компетентность немецкой философской публики: он заставил ее играть роль ребенка, у которого выманивают из рук драгоценную вещь, давая ему взамен нюрнбергскую игрушку. Достигнутая им таким способом слава продолжает жить, в кредит, еще и теперь, и еще теперь Фихте постоянно называют рядом с Кантом, ставя его наравне с ним (Ἡρακλῆς και πίϑηκος! — т. е. Геркулес и обезьяна!), часто даже выше его[1]. Поэтому-то его пример вызвал одинаковым духом одушевленных и одинаковым успехом увенчанных последователей в искусстве философского мистифицирования немецкой публики, которых всякий знает и о которых здесь не место говорить подробно, хотя их почтенные мнения еще до сих пор детально излагаются и серьезно обсуждаются профессорами философии, — как если бы мы действительно имели тут дело с философами. Таким образом, именно Фихте обязаны своим существованием ценные документы, подлежащие со временем пересмотру на судилище потомства, этом кассационном трибунале для приговоров современников, который во все почти времена должен был играть для подлинной заслуги ту же роль, какую Страшный суд играет для святых.
Таким образом, и кантовское обоснование этики, считавшееся шестьдесят лет за ее прочный фундамент, опускается перед нашими глазами в глубокую, быть может незаполнимую, пропасть философских заблуждений, оказываясь несостоятельной гипотезой и простым переодеванием теологической морали. — Что касается прежних попыток обосновать этику, то, как сказано, я вправе предполагать известным, что они еще менее достигают цели. Это по большей части недоказанные,
- ↑ В доказательство приведу одно место из самоновейшей философской литературы. Господин Фейербах, гегельянец (c’est tout dire), в своей книге „П. Бэйль. Очерк по истории философии“ (P. Bayle. Ein Beitrag zur Geschichte der Philosophie, 1838), на стр. 80, изволит выражать такие мысли: „Но еще возвышеннее кантовских идей идеи Фихте, которые содержатся в его морали и рассеяны в остальных его сочинениях. У христианства нет по возвышенности ничего, что оно могло бы поставить наряду с идеями Фихте“.
