приводит никакого подлинного основания в пользу ее порочности, — что́ однако было бы действительнее. Декламировать легче, чем доказывать, морализировать легче, чем быть искренним. Кант сделал бы лучше, если бы обратил это свое особое рвение против злорадства: оно, а не ложь, действительно — дьявольский порок. Ибо оно — прямая противоположность состраданию и есть не что иное, как бессильная жестокость, которая, не будучи способна сама производить страдания, с такой охотой наблюдаемые ею у других, благодарит случай, производящий их вместо нее. — Если, по принципам рыцарской чести, упрек во лжи признается настолько тяжким, что его можно смыть собственно только кровью сделавшего его, то это зависит не от того, чтобы ложь была несправедливой, так как тогда таким же тяжким оскорблением должно былобы быть и обвинение в несправедливости, осуществленной путем насилия, — чего, как известно, нет; но причина здесь та, что, по принципу рыцарской чести, право основывается собственно на насилии, и кто поэтому, чтобы совершить несправедливость, прибегает ко лжи, тот доказывает, что у него нет силы или нужного для ее применения мужества. Всякая ложь свидетельствует о страхе: вот что делает ее позорной.
Итак, справедливость — первая и самая существенная кардинальная добродетель. Ее признавали такой и философы древности, хотя они ставили наряду с ней три другие, неудачно выбранные добродетели. Напротив, человеколюбие, caritas, ἀγαπη, они еще не признавали за добродетель: даже наиболее высоко поднявшийся в морали Платон доходит все-таки только до добровольной, бескорыстной справедливости. Практически и фактически человеколюбие, правда, существовало во все времена; но теоретически выражено и формально в качестве добродетели, притом величайшей из всех, выставлено, даже и на врагов распространено было оно впервые христианством, в чем именно и заключается наивысшая заслуга последнего, — хотя только относительно Европы, так как в Азии уже за тысячи лет раньше безграничная любовь к ближнему была предметом как учения и предписания, так и практики: ее неустанно проповедуют Веда и Дхарма-састра, Итихаза и Пурана, а также учение Будды Сакья-Муни. — И если мы разберемся строже, то и у древних встретятся следы поощрения к человеколюбию, напр. у Цицерона, De finib. V, 23; даже уже у Пифа-
