ставляющий собою прежде всего лишь предмет самосознания, возникает по поводу чего-либо, принадлежащего к сознанию других вещей, т. е. являющегося объектом познавательной способности, объектом, который в этом качестве носит название мотива и в то же время дает содержание для волевого акта: последний на него направлен, т. е. имеет целью какое-либо в нем изменение, следовательно реагирует на него — в такой реакции и заключается вся сущность этого акта. Уже отсюда ясно, что он не может наступить без какого-либо подобного мотива, так как в противном случае ему недоставало бы как повода, так и содержания. Но возникает вопрос: раз имеется налицо такой объект для познавательной способности, должен ли также явиться и данный волевой акт, или же он может не наступить, так что или совершенно не будет никакого волевого акта, или получится совсем иной, пожалуй даже противоположный, — иными словами, может ли помянутая реакция также и отсутствовать или, при вполне одинаковых обстоятельствах, оказаться различной, даже противоположной. Короче говоря, это значит: вызывается ли волевой акт мотивом с необходимостью, — или же, при вступлении мотива в сознание, воля может сохранить полную свободу хотеть либо не хотеть? Здесь, стало быть, понятие свободы берется в вышеизъясненном абстрактном смысле, какой, по доказанному, единственно только и применим здесь, именно как простое отрицание необходимости, и этим проблема наша получает себе определенную постановку. Но данных для ее решения нам надо искать в непосредственном самосознании, и мы тщательно разберем его показания в этом отношении, вместо того чтобы разрубать узел одним ударом, подобно Декарту, который без околичностей выставил такое утверждение: Libertatis autem et indifferentiae, quae in nobis est, nos ita conscios esse, ut nihil sit, quod evidentius et perfectius comprehendamus. (Princ. phil., I, § 41. „Существующие же в нас свободу и безразличие мы сознаем в такой степени, что нет ничего, что мы воспринимали бы с большею очевидностью и совершенством“). Несостоятельность подобного утверждения порицал уже Лейбниц (Theod., I, § 50 и III, § 292), который однако сам в этом вопросе оказался лишь колеблющейся по воле ветра тростинкой и, после самых противоречивых положений, пришел наконец к такому результату, что хотя мотивы и склоняют волю в ту или иную сторону, но в то же время это их воздействие не имеет необходимого характера. Именно, он говорит: Omnes actiones sunt determinatae, et nunquam indifferentes, quia semper datur ratio inclinans quidem, non tamen necessitans, ut sic potius, quam alitor fiat. (Лейбниц, De libertate, в Opera, изд. Эрдмана, стр. 669. „Все поступки определены и никогда не бывают безразличными, ибо всегда имеется основание, склоняющее к такому, а
