Привлекательная, эстетическая сторона сказок, арабесок и Платонова „Парменида“ заключается в том, что невозможное кажется в них возможным, причем сохраняется некоторая иллюзия истины: нарушен или изменен лишь один какой-либо закон, например, в арабесках закон тяготения; все прочее остается на месте, и тем не менее возникает совершенно новый строй вещей; на каждом шагу нас снова поражает в иных случаях невозможное; трудное стало легким, легкое трудным, из казавшегося ничем бьет ключом новый мир, и чудовищное исчезает в небытии.
Что это действует на нас эстетически, т. е. возбуждает высшее сознание, происходит оттого, что мы сознаем тогда, насколько обусловлен этот чувственный мир и его законы, насколько он не существен, случаен; и тем яснее мы познаем тогда, наоборот, противоположность его, то, с чем нельзя так играть, безусловное, существенное, необходимое.
Парменид играет с логической возможностью, как арабески — с физической; наслаждение его тем выше, что не только чувственый мир, но и рассудок, кажутся ему чем-то случайным, ничтожным, большинство его уловок проистекают из того, что он отделяет форму от материи, затем забывает, что он разделил их, и заставляет чистую форму вновь играть роль объекта, т. е. абстрактное понятие — роль конкретного.
Но нельзя нарушать таким же образом моральные и эстетические формы и правила, — иначе получится совершенно обратный эффект; поэтому такое нарушение и не встречается еще пока ни в какой сказке, ни в арабеске, ни в „Пармениде“. Пожалуй, такова песнь ведьм
