в Германии занимаются своим ремеслом менее непосредственно, а при помощи издателей, лейпцигских ярмарок, владельцев библиотек и поэтому не ходят в таких лохмотьях, как их коллеги в Италии, и предлагают публике создания своей фантазии под названием романов, новелл, рассказов, романтических произведений, сказок и т. д., и публика может предаваться наслаждению интересным около камина и в халате с бо́льшими удобствами, но и с бо́льшим терпением. Насколько подобное производство лишено в большинстве случаев всякой эстетической ценности, всем известно; но все же у многих из этих произведений нельзя вполне отрицать свойства интересности: иначе разве они могли бы найти себе такое сильное сочувствие?
Мы видим, следовательно, что интересное не всегда необходимым образом соединено с прекрасным, — в этом состоял второй вопрос. Но и обратно, прекрасное не соединено необходимым образом с интересным. Могут быть изображены значительные характеры, раскрыта в них глубина человеческой природы, и все это представлено в необыкновенных поступках и страданиях, так что сущность мира и человека будет выступать из картины очень сильными и ясными чертами, — и все же, собственно, интерес наш к ходу событий не будет в большой степени затронут ни беспрерывным развитием действия, ни неожиданной развязкой обстоятельств. Бессмертные творения Шекспира мало имеют интересного, действие в них не развивается в прямом направлении, оно идет медлительно, как, например, в Гамлете, оно распространяется в ширину, как в Венецианском купце, — в то время как мерилом интересного является длина; сцены слабо связаны между собою, как, например, в Генрихе IV. Поэтому драмы Шекспира не производят на большинство сильного впечатления.
Требования Аристотеля, в особенности — единства действии, имеют в виду интересное, а не прекрасное. Вообще, требования эти сообразуются с законом основания; но нам известно, что идея, а, следовательно, и прекрасное доступны лишь тому познанию, которое освободилось от господства закона основания. Это также служит различием между интересным и прекрасным, так как первое очевидно принадлежит к способу созерцания по закону основания, прекрасное же, наоборот, остается чуждым этому закону. — Самое лучшее и удачное изложение единств Аристотеля мы находим у Манцони в предисловии к его трагедиям.
Сказанное выше о Шекспире относится также к драматическим произведениям Гете: даже Эгмонт не производит впечатления на толпу, потому что он почти лишен завязки и развязки, — даже Тассо и Ифигения! Греческие трагики не имели намерения действовать на зрителей при помощи интересного, и это ясно из того, что материалом для
