нажды оказался нечестным, но охотно полагаясь на того, кто раньше доказал свою честность. Ибо на этой истине основана возможность всякого знания людей и прочное доверие к тем, кто испытан, проверен, доказан; даже если такое доверие к кому-нибудь нас обманет, мы никогда не говорим: „его характер изменился“, а: „я в нем ошибся“. — На ней же основывается и то, что, желая составить суждение о моральной ценности поступка, мы прежде всего стараемся выяснить себе его мотив, а затем наша похвала либо порицание касается не мотива, а характера, который был доступен действию подобного мотива, и который есть второй и единственно человеку присущий фактор данного деяния. — На той же истине основывается, что подлинная честь (не рыцарская, или дурацкая), однажды будучи утрачена, никогда опять восстановлена быть не может, — пятно единственного недостойного поступка навсегда остается на человеке, клеймит его, как говорят; отсюда поговорка: „кто раз украл, тот навек вор“. — На ней основывается, что если в важных государственных делах может иногда понадобиться измена, так что ищут изменника, пользуются его услугами и награждают его, — то потом, по достижении цели, мудрость повелевает удалить этого человека, так как обстоятельства изменчивы, а его характер неизменен. — На ней основывается, что величайший недостаток драматического писателя, это если его характеры не выдержаны, т. е. не проведены с постоянством и строгой последовательностью сил природы, как это бывает с характерами у великих авторов: последнее показано мною в обстоятельном примере на Шекспире (Парерги, т. 2, § 118, стр. 196 первого издания). — На той же истине основывается даже и возможность совести, так как последняя часто еще в глубокой старости укоряет нас в преступлении юношеских лет, как напр. Ж. Ж. Руссо через 40 лет мучился тем, что свалил на служанку Марион воровство, совершенное им самим; подобная вещь возможна лишь при предположении, что характер остался без изменения тот же, — ведь, с другой стороны, самые смешные заблуждения, грубейшее невежество, удивительнейшие глупости нашей молодости не заставляют нас стыдиться в старости: ибо их уже нет, они зависели от состояния нашего познания, мы от них избавились, давно уже их отбросили, как свою юношескую одежду. — На той же истине основано, что человек, хотя бы при самом ясном знании своих нравственных недостатков и пороков, даже при отвращении к ним, даже при чистосердечнейшем намерении исправиться, все-таки на самом деле не исправляется, а, несмотря на серьезные намерения и честные обещания, при новом случае опять-таки, к собственному изумлению, оказывается на той же стезе, как раньше. Улучшиться может лишь его позна-
