Здесь уместно будет напомнить, что всякая existentia предполагает еssentiam: иными словами, все существующее должно точно так же быть и чем-нибудь, иметь определенную сущность. Оно не может быть и притом все-таки не быть ничем, именно представлять собою нечто такое как ens metaphysicum, т. е. вещь, которая есть и больше ничего как есть, без всяких определений и свойств, а, следовательно, и без обусловленного ими вполне определенного образа действий: но как essentia без мере о не дает реальности (что разъяснено Кантом на известном при-existentia ста талерах), — точно так же невозможно это и для existentia без essentia. Ибо все существующее должно обладать существенной для него, своеобразной природой, в силу которой оно есть то, что оно есть, которую оно всегда выражает, проявления которой с необходимостью вызываются причинами, между тем как сама эта природа вовсе не есть дело этих причин и не может быть ими модифицируема. Но все это справедливо относительно человека и его воли в той же мере, как и относительно всех остальных существ в природе. И он для existentia обладает essentia, т. е. существенными основными свойствами, которые именно образуют его характер и для своего обнаружения нуждаются лишь во внешнем поводе. Ожидать, стало быть, чтобы человек, при одном и том же поводе, один раз поступил так, другой же совершенно иначе, было бы равносильно ожиданию, что одно и то же дерево, принеся этим летом вишни, на следующее произведет груши. Свобода воли, при ближайшем рассмотрении, есть existentia без essentia: это значит, что нечто есть и притом все-таки есть ничто, а это опять-таки значит, что оно не есть, т. е. получается противоречие.
Уразумением этого обстоятельства, а также того a priori достоверного и потому не допускающего исключений значения, какое имеет закон причинности, надо объяснять тот факт, что все действительно глубокие мыслители всех времен, как бы ни были различны другие их воззрения, согласно отстаивали необходимость волевых актов при появлении мотивов и отвергали liberum arbitrium. Мало того, так как именно огромное большинство толпы, неспособной к мышлению и отданной во власть видимости и предрассудков, всегда упорно противостояло этой истине, они даже особенно ее подчеркивали, давая ей самые решительные, даже самые резкие выражения. Наиболее известное из таких выражений — буриданов осел, которого однако вот уже около ста лет напрасно ищут в сохранившихся до нас сочинениях Буридана. У меня у самого есть очевидно еще в пятнадцатом столетии напечатанное издание его Sophismata, без указания города, года и без нумерации страниц: я часто и напрасно разыскивал это место, хотя здесь почти на каждой странице попадаются ослы в качестве примеров.
