страняется, и воля остается все-таки неделимой. Не существует, например, меньшей части ее в камне и большей в человеке, так как отношение части и целого принадлежит исключительно пространству и теряет всякий смысл, лишь только мы отрешаемся от этой формы воззрения; кроме того, больше и меньше относятся единственно к явлению, т. е. к видимости, объективации. Вот последняя, действительно, имеет более высокую степень в растении, чем в камне, более высокую степень в животном, чем в растении. Внешнее обнаружение воли, ее объективация имеет такие же бесконечные ступени, какие существуют между самым слабым мерцанием и ярким лучом солнца, между самым сильным звуком и тихим отголоском. Ниже мы вернемся к рассмотрению этих степеней видимости, которые принадлежат объективации воли, оттиску ее существа. Но еще менее, чем степени ее объективации касаются непосредственно ее самой, еще менее касается ее множественность явлений на этих различных ступенях, т. е. множество индивидуумов каждой формы или отдельных обнаружений каждой силы, — ибо эта множественность непосредственно обусловлена временем и пространством, которым самая воля никогда не подвластна. Она так же всецело и так же сильно проявляется в одном дубе, как и в миллионах: их число, их разветвление в пространстве и времени не имеет никакого значения для нее, а относится только ко множественности познающих в пространстве и времени и там же многократно повторенных и рассеянных индивидуумов, самая множественность которых, однако, тоже относится лишь к ее явлению, а не к ней. Поэтому можно сказать, что если бы, per impossibile, было совершенно уничтожено единственное существо, хотя бы и самое незначительное, то вместе с ним должен был бы погибнуть и весь мир. Это чувство выразил великий мистик Angelus Silesius:
|
Я знаю, без меня Господь не может жить мгновенья: |
Было сделано много попыток приблизить к силе понимания каждого неизмеримую величину мироздания, и в этом видели повод для назидательных размышлений, — например, об относительной малости земли и тем более человека; а затем, в виде контраста, указывали на величие духа в этом столь малом человеке, который в состоянии обнаружить, постигнуть и даже измерить эту мировую громаду, и т. д. Все это прекрасно! Но когда я размышляю о неизмеримости мира, самым важным кажется мне то, что та внутренняя сущность, проявлением которой служит мир —
