ют существование души все догматики от первого и до последнего — и Платон (в Федре), и Вольф: они выводят его из мышления и хотения, как из действий, от которых заключается к их причине. И лишь после того уже, как возникло путем гиппостазирования этой причины понятие некоторого нематериального, простого и неразрушимого существа, — схоластики стали выводить его и демонстрировать из понятия субстанции; но для этого самое понятие субстанции было подвергнуто некоторой предварительной переработке, путем следующего, не лишенного интереса, фокуса.
С первым классом представлений, т. е. наглядным, реальным миром, дано и представление материи, ибо господствующий в нем закон причинности определяет, смену состояний, предполагающих в свою очередь нечто пребывающее, которого они являются изменениями. Выше, по поводу закона постоянства субстанции, я указывал, что это представление материи возникает оттого, что в рассудке, для которого только она и существует, объединяются посредством закона причинности (его единственной познавательной формы) пространство и время, и в этом продукте доля пространства заключается в постоянстве материи, а доля времени в смене ее состояний. Сама по себе, как такая, материя может только мыслиться in abstracto, но не быть предметом интуиции, ибо для последней она является всегда уже в определенной форме и с определенными качествами. Субстанция есть дальнейшая абстракция от понятия материи, следовательно — сравнительно-высший ее род (genus), который получается вследствие того, что из понятия материи удерживается только предикат постоянства, все же прочие ее существенные свойства — протяженность, непроницаемость, делимость и т. д. отбрасываются. Как и всякий высший род, понятие субстанции, конечно, у́же по содержанию, чем понятие материи: но от этого оно не становится шире по объему (как это свойственно всякому высшему роду), ибо оно не обнимает наряду с материей никаких других низших родов, так что материя остается единственным видом понятия субстанции, единственно-достоверным, реализующим его содержание и подтверждающим его. Таким образом, цель, ради которой наш разум создает путем отвлечения высшее понятие, — именно, чтобы мыслить в нем одновременно несколько, различающихся видовыми признаками, понятий, — оказывается в данном случае не имеющей места; следовательно, вся эта абстракция или совершенно бесцельна и бессмысленна, или скрывает в себе некоторую постороннюю цель. Эта последняя и всплывает наружу, как скоро под понятие субстанции, наряду с его настоящим видом — материей, со-
