Однажды вечеромъ, сидя на скамейкѣ набережной, господствующей надъ страной, Анри де Кельмаркъ и Гидонъ Говартцъ, обнявшись, вели долгіе, безконечные разговоры, прерываемые столь же краснорѣчивымъ и страстнымъ какъ и ихъ слова молчаніемъ…
Это происходило въ одно изъ тѣхъ временъ года, которые способствуютъ созданію легендъ среди цвѣтущаго вереска и неба, покрытаго блуждающими облаками. Вдали, по направленію къ Кларвачу, черезъ тѣнистый паркъ, наши друзья созерцали зелени огромный веселый коверъ, который еще сильнѣе сверкалъ отъ блестящаго солнца. Мѣстами сжигались груды очищеннаго лѣса; запахъ горѣлаго распространялся въ сыромъ воздухѣ. Было очень тепло и вечеръ словно замиралъ отъ утомленія, нѣжный вѣтерокъ напоминалъ прерываемое дыханіе рабочаго или возлюбленнаго, страдающаго отъ сильнаго возбужденія.
При видѣ красноватаго облака, фантастической
Однажды вечером, сидя на скамейке набережной, господствующей над страной, Анри де Кельмарк и Гидон Говартц, обнявшись, вели долгие, бесконечные разговоры, прерываемые столь же красноречивым и страстным, как и их слова, молчанием…
Это происходило в одно из тех времен года, которые способствуют созданию легенд среди цветущего вереска и неба, покрытого блуждающими облаками. Вдали, по направлению к Кларвачу, через тенистый парк, наши друзья созерцали зелени огромный веселый ковер, который еще сильнее сверкал от блестящего солнца. Местами сжигались груды очищенного леса; запах горелого распространялся в сыром воздухе. Было очень тепло, и вечер словно замирал от утомления, нежный ветерок напоминал прерываемое дыхание рабочего или возлюбленного, страдающего от сильного возбуждения.
При виде красноватого облака, фантастической
