Захваченный на томъ, что онъ спалъ до поздняго утра, узнавъ мой свистъ, онъ накинулъ только свои панталоны; а его фланелевая красная рубашка, застегнутая на пуговицахъ, раскрывалась на его гибкомъ тѣлѣ.
Сегодня — или скорѣе вчера — онъ показалъ себя еще болѣе ловкимъ. Ни одинъ акробатъ не сдѣлаетъ лучше его.
Мы застаемъ его на площадкѣ лѣстницы. Одна рука держитъ № 42, одинъ изъ самыхъ послѣднихъ; другая мнетъ шляпу. Онъ испускаетъ безконечный крикъ. Когда онъ рѣшается закрыть ротъ, онъ беретъ въ зубы кусочекъ картона. Оттуда съ высоты, онъ бросаетъ въ насъ шляпу, которую Палюль ловитъ на лету. И прежде чѣмъ мы подумали, что онъ предприметъ, онъ становится на головѣ, хлопаетъ ногами, снова становится на ноги, но чтобы затѣмъ снова принять ту же позу — головой внизъ! Какъ онъ спускается? Я до сихъ поръ спрашиваю себя объ этомъ. Это что-то головокружительное. Онъ повернулся нѣсколько разъ вокругъ себя, какъ колесо, но колесо безъ ободка; онъ остановился на разстояніи шести ступеней отъ земли, и достигнувъ цѣли, принялъ отвѣсное положеніе только для того, чтобы подскочить и выступить, описывая непонятную кривую линію надъ головами, плечами и руками его друзей. Онъ давитъ насъ, словно выкалываетъ намъ глаза, онъ разбиваетъ намъ затылокъ и почти валитъ насъ; мы встрѣ-
Захваченный на том, что он спал до позднего утра, узнав мой свист, он накинул только свои панталоны; а его фланелевая красная рубашка, застегнутая на пуговицах, раскрывалась на его гибком теле.
Сегодня — или скорее вчера — он показал себя еще более ловким. Ни один акробат не сделает лучше его.
Мы застаем его на площадке лестницы. Одна рука держит № 42, один из самых последних; другая мнет шляпу. Он испускает бесконечный крик. Когда он решается закрыть рот, он берет в зубы кусочек картона. Оттуда с высоты, он бросает в нас шляпу, которую Палюль ловит на лету. И прежде чем мы подумали, что он предпримет, он становится на голове, хлопает ногами, снова становится на ноги, но чтобы затем снова принять ту же позу — головой вниз! Как он спускается? Я до сих пор спрашиваю себя об этом. Это что-то головокружительное. Он повернулся несколько раз вокруг себя, как колесо, но колесо без ободка; он остановился на расстоянии шести ступеней от земли, и достигнув цели, принял отвесное положение только для того, чтобы подскочить и выступить, описывая непонятную кривую линию над головами, плечами и руками его друзей. Он давит нас, словно выкалывает нам глаза, он разбивает нам затылок и почти валит нас; мы встре-
