ощущеніе этихъ кровожадныхъ договъ, ловившихъ когда-то для плантаторовъ бѣглыхъ негровъ.
Директоръ рѣшилъ выпустить меня только тогда, когда все кончилось:
— Порядокъ водворенъ, — сказалъ онъ мнѣ съ лукавой улыбкой… — Вы можете ѣхать… Считайте себя счастливымъ, что васъ заперли. Мы оказали вамъ услугу!
И такъ какъ я противился, онъ сказалъ:
— Ахъ, тише, успокойтесь! Вы отвѣтите, сударь. Вы видите, буйство не ведетъ ни къ чему хорошему. Одумайтесь, сидите тихо, чтобы васъ забыли… Это лучшее, что вы можете сдѣлать!
И онъ прибавилъ:
— Какъ въ ихъ интересѣ, такъ и въ вашемъ!…
Несмотря на мое презрѣніе къ этому лакею законовъ, я чувствую, что онъ правъ.
На одну минуту я мечталъ объ ужасныхъ мѣрахъ сопротивленія. Зачѣмъ? Онѣ всегда останутся самыми сильными.
Надо прежде всего жить; жить внѣ общества, но все же жить. Жить и видѣть! Но видѣть совсѣмъ иначе, чѣмъ всѣ! Видѣть во что бы то ни стало!..»
ощущение этих кровожадных догов, ловивших когда-то для плантаторов беглых негров.
Директор решил выпустить меня только тогда, когда всё кончилось:
— Порядок водворен, — сказал он мне с лукавой улыбкой… — Вы можете ехать… Считайте себя счастливым, что вас заперли. Мы оказали вам услугу!
И так как я противился, он сказал:
— Ах, тише, успокойтесь! Вы ответите, сударь. Вы видите, буйство не ведет ни к чему хорошему. Одумайтесь, сидите тихо, чтобы вас забыли… Это лучшее, что вы можете сделать!
И он прибавил:
— Как в их интересе, так и в вашем!…
Несмотря на мое презрение к этому лакею законов, я чувствую, что он прав.
На одну минуту я мечтал об ужасных мерах сопротивления. Зачем? Они всегда останутся самыми сильными.
Надо прежде всего жить; жить вне общества, но всё же жить. Жить и видеть! Но видеть совсем иначе, чем все! Видеть во что бы то ни стало!..»
