зать отъ насъ. Между тѣмъ здѣсь еще не участвуютъ ни руки, ни палка. Сколько зрительныхъ познаній можно пріобрѣсти осязаніемъ, даже ни до чего не дотрагиваясь.
Побольше ночныхъ игръ. Это заявленіе важнѣе, чѣмъ кажется. Ночь естественно пугаетъ людей, а иногда и животныхъ 1). Разумъ, знаніе, умъ, мужество почти не избавляютъ людей отъ этой дани. Я видалъ резонеровъ, умниковъ, философовъ, воиновъ, неустрашимыхъ днемъ, а ночью дрожавшихъ, какъ женщина, при шорохѣ древесныхъ листьевъ. Этотъ страхъ приписываютъ вліянію сказокъ няни; это ошибка; онъ имѣетъ естественную причину. Что же это за причина? та самая, которая дѣлаетъ глухихъ подозрительными, а народъ суевѣрнымъ — незнаніе того, какія вещи насъ окружаютъ и что вокругъ насъ происходитъ 2). Привыкнувъ замѣчать предметы издали и пред-
1) Этотъ страхъ обнаруживается очень замѣтно при солнечныхъ затменіяхъ.
2) Вотъ еще другая причина, разъясняемая философомъ, книгу котораго я часто цитирую, и глубокіе взгляды котораго еще чаще научаютъ меня:
«Когда, при какихъ либо особенныхъ обстоятельствахъ, ми лишены возможности составить себѣ правильное понятіе о разстояніи, и можемъ судить о предметахъ только по величинѣ угла или, вѣрнѣе, изображенія, которое они даютъ въ нашихъ глазахъ, мы по необходимости ошибаемся насчетъ величины этихъ предметовъ. Всѣмъ случалось убѣждаться по опыту, что путешествуя ночью, принимаешь близкій кустарникъ за отдаленное дерево, или, наоборотъ, отдаленное дерево за близкій кустарникъ; точно также, если не узнаешь формы предметовъ, и не можешь этимъ способомъ составить себѣ понятіе о разстояніи, то неизбѣжно ошибаешься: муха, быстро промелькнувшая передъ глазами на разстояніи нѣсколькихъ дюймовъ, кажется птицей, пролетѣвшей вдали; лошадь, неподвижно стоящая въ полѣ, въ позѣ, напоминающей, допустимъ, овцу, будетъ казаться не больше овцы, пока мы не признаемъ, что это лошадь; но лишь только мы признаемъ ее, она въ ту же минуту явится намъ такой именно величины, какъ лошадь, и мы исправимъ свое первое сужденіе.
«Всякій разъ, очутившись ночью въ извѣстной мѣстности, гдѣ не можешь сѵдить о разстояніи, ни распознавать въ темнотѣ форму вещей, рискуешь ежеминутно ошибиться въ сужденіяхъ о встрѣчающихся предметахъ. Отсюда вытекаетъ испугъ и родъ внутренняго страха, который ночная темнота вызываетъ почти у всѣхъ людей; на этомъ основано появленіе призраковъ и гигантскихъ страшныхъ фигуръ, которыхъ видѣли, по ихъ словамъ, такъ много людей. Имъ отвѣчаютъ обыкновенно, что эти фигуры существовали только въ ихъ воображеніи; между тѣмъ они дѣйствительно могли быть въ ихъ глазахъ; и весьма возможно, что эти люди дѣйствительно видѣли то, что, по ихъ словамъ, они видѣли; такъ какъ всякій разъ, когда о предметѣ можно судить только по углу, который онъ образуетъ въ глазу, этотъ незнакомый предметъ необходимо долженъ расти и увеличиваться по мѣрѣ приближенія къ нему; и если онъ вначалѣ показался наблюдателю, который не можетъ узнать то, что видитъ, ни опредѣлить, на какомъ разстояніи находится то, что онъ видитъ, — если, говорю я, онъ вначалѣ показался въ нѣсколько футовъ высотой, когда находился на разстояніи двадцати или тридцати шаговъ, то по приближеніи къ нему на нѣсколько футовъ, онъ выростетъ до нѣсколькихъ туазовъ въ высоту; что конечно должно изумлять и пугать, пока не прикоснешься къ нему и не узнаешь его; такъ какъ въ ту самую минуту, когда узнаешь, что это такое, этотъ предметъ, казавшійся гигантскимъ, разомъ уменьшится и перестанется казаться больше своей настоящей величины; но если бѣжать отъ него или не смѣть приблизиться къ нему, то конечно не будешь имѣть объ этомъ предметѣ иного представленія, кромѣ того, которое составилось на основаніи образа, получившагося въ глазу, и дѣйствительно будешь видѣть гигантскую или ужасающую по своимъ размѣрамъ и формѣ фигуру. Слѣдовательно, предразсудокъ о привидѣніяхъ ко-
