отношенія тональности для пѣнія или игры всегда будутъ у него въ умѣ, исполненіе будетъ отчетливѣе и успѣхи быстрѣе. Нѣтъ ничего страннѣе того, что французы называютъ натуральной сольфеджировкой (solfier au naturel); это значитъ удалять идеи отъ вещи, замѣняя ихъ чуждыми ей, способными только сбивать съ толку. Нѣтъ ничего естественнѣе сольфеджированія съ транспонировкой, когда тональность транспонирована. Но довольно о музыкѣ; преподавайте ее, какъ хотите, лишь бы только она не переставала быть забавой.
Итакъ, мы ознакомились съ состояніемъ постороннихъ тѣлъ по отношенію къ нашему, съ ихъ вѣсомъ, формой, цвѣтомъ, твердостью, величиной, разстояніемъ, температурой, покоемъ и движеніемъ. Мы освѣдомлены, какія тѣла намъ нужно приближать къ себѣ, какія удалять, какъ намъ поступать, чтобы преодолѣть ихъ сопротивление или противупоставить имъ таковое, съ цѣлью защитить себя отъ поврежденія; но этого недостаточно: наше собственное тѣло постоянно истощается и требуетъ постояннаго возстановленія. Правда, мы обладаемъ способностью превращать другія тѣла въ вещество нашего; но выборъ не безразличенъ; не все можетъ служить пищей для человѣка; а изъ тѣхъ веществъ, которыя годятся для этого, есть болѣе и менѣе годныя, смотря по конституціи его вида, по климату, въ которомъ онъ обитаетъ, по его спеціальному темпераменту и по образу жизни, который предписывается его состояніемъ.
Мы умерли бы съ голода или отъ отравы, если бы для выбора пищи, которая годится для насъ, приходилось ждать, пока опытъ научитъ распознавать и выбирать ее; но верховная благость, создавшая изъ удовольствія чувствующихъ существъ орудіе ихъ сохраненія, предупреждаетъ насъ посредствомъ того, что нравится нашему вкусу, о томъ, что годится для нашего желудка. Въ естественныхъ условіяхъ нѣтъ болѣе надежнаго медика для человѣка, чѣмъ его собственный аппетитъ; и я не сомнѣваюсь, что, когда человѣкъ находился въ первобытномъ состояніи, наиболѣе пріятная для него пища оказывалась и наиболѣе здоровой.
Болѣе того. Творецъ вещей печется не только о тѣхъ потребностяхъ, которыми надѣляетъ насъ, но и о тѣхъ, которыми мы сами надѣляемъ себя; и для того, чтобы наши желанія всегда оставались неразлучными съ нашими потребностями, онъ заставляетъ наши вкусы измѣняться вмѣстѣ съ нашимъ образомъ жизни. Чѣмъ болѣе мы удаляемся отъ естественнаго состоянія, тѣмъ болѣе мы теряемъ наши естественные вкусы, —точнѣе, привычка составляетъ для насъ вторую природу, которая до такой степени замѣщаетъ первую, что никто изъ насъ уже не знаетъ ея.
Отсюда слѣдуетъ что самые естественные вкусы должны быть также самые простые; такъ какъ послѣдніе всего легче преобразуются; напротивъ, утончаясь, раздражаясь нашими фантазіями, они принимаютъ форму, которая уже не мѣняется. Человѣкъ, у котораго еще нѣтъ своей страны, безъ труда освоивается съ обычаями любой; но человѣкъ, являющійся своимъ въ какой нибудь странѣ, уже не освоивается съ другой.
Это кажется мнѣ вѣрнымъ во всѣхъ смыслахъ, а въ особенности примѣнительно къ собственно вкусу. Наша первая пища молоко; мы лишь постепенно привыкаемъ къ веществамъ остраго вкуса;
