Я прошу этихъ судей, столь скорыхъ на порицаніе, принять въ соображеніе, что все, что они говорятъ, извѣстно мнѣ такъ же хорошо, какъ и имъ, что я, вѣроятно, дольше размышлялъ надъ этими вешами, и что, не имѣя никакого интереса навязывать имъ свои мысли, я вправѣ требовать, чтобы они по крайней мѣрѣ дали себѣ время поискать, въ чемъ я обманываюсь. Пусть они хорошенько разсмотрятъ конституцію человека, пусть они просиѣдятъ первыя проявленія сердца при такихъ то и такихъ то обстоятельствахъ, чтобы видѣть, насколько одинъ индивидуумъ можетъ отличаться отъ другого въ силу воспитанія; пусть они сравнять затѣмъ мое воспитаніе съ тѣми результатами, которые я ему приписываю; и пусть скажутъ, въ чемъ я разсуждалъ неправильно; мнѣ нечего будетъ возразить.
Если я выражаюсь болѣе увѣренно, и нахожу это болѣе извинительнымъ съ моей стороны, то лишь потому, что не увлекаюсь духомъ системы, и возможно менѣе прибѣгаю къ разсужденію, а полагаюсь только на наблюденіе. Я основываюсь не на томъ, что вообразилъ себѣ, а на томъ, что видѣлъ. Правда, я не заключалъ моихъ опытовъ въ стѣны одного города или въ предѣлы одного класса людей; но, сравнивъ столько званій и народовъ, сколько могъ видѣть въ жизни, посвященной наблюденію надъ ними, я устранилъ, какъ искусственное, все, что принадлежало одному народу, а не другому, одному состоянію, а не другому; и счелъ безпорно принадлежащимъ человѣку лишь то, что оказалось общимъ для всѣхъ, во всякомъ возрастѣ, во всякомъ званіи, во всякой націи.
Воть, если, согласно этому методу, вы прослѣдите съ дѣтства за молодымъ человѣкомъ, котораго не будутъ вгонять въ какую либо спеціальную форму, и который будетъ возможно менѣе зависѣть отъ авторитета и мнѣній другого, — то на кого, вы думаете, будетъ онъ больше походить, на моего воспитанника или на вашихъ? вотъ, кажется мнѣ, вопросъ, который нужно рѣшить, чтобы узнать, заблудился ли я.
Человѣкъ не легко начинаетъ думать; но разъ начавъ, не останавливается. Кто думалъ, тотъ всегда будетъ думать, и умъ, разъ попробовавшій мыслить, не можетъ остаться въ покоѣ. Можно бы было, поэтому, подумать, что я дѣлаю слишкомъ много или слишкомъ мало, что уму человѣческому не свойственно отъ природы такъ быстро развививаться, и что надѣливъ его способностями, которыми онъ не обладаетъ, я черезчуръ долго держу его въ кругу идей, за который онъ долженъ бы былъ перейти.
Но примите въ соображеніе, во первыхъ, что желая образовать человѣка природы, не нужно ради этого дѣлать изъ него дикаря, и переносить его въ лѣсную чащу; достаточно, чтобы, оставаясь среди соціальнаго вихря, онъ не увлекался ни страстями, ни мнѣніями людей; чтобы онъ видѣлъ своими глазами и чувствовалъ собственнымъ сердцемъ; чтобы никакой авторитетъ не руководилъ имъ, кромѣ его собственнаго разума. Ясно, что въ такомъ положеніи многочисленные предметы, которые его поражаютъ, разнообразныя чувства, которыя въ немъ возникаютъ, различные способы удовлетворять свои дѣйствительныя потребности, должны порождать у него много идей, которыхъ онъ никогда бы не имѣлъ или которыя пріобрѣлъ бы лишь очень медленно. Естественное развитіе ума ускоряется, но не извращается.
