изложить вамъ то, что я думаю въ простотѣ моего сердца. Совѣщайтесь съ вашимъ во время моего разсказа; вотъ все, чего я отъ васъ требую. Если я ошибаюсь, то искренно; этого достаточно, чтобы мое заблужденіе не было вмѣнено мнѣ въ вину, если бы вы заблуждались точно также, въ этомъ не было бы большой бѣды. Если я думаю правильно, то разумъ у насъ общій, и намъ одинаково выгодно слушаться его: почему бы въ такомъ случаѣ и вамъ не думать одинаково со мною.
Я родился бѣднякомъ и крестьяниномъ, которому его состояніе предназначило воздѣлывать землю; но было признано желательнымъ, чтобы я зарабатывалъ свой хлѣбъ профессіей священника, и нашлись средства, чтобы отдать меня въ ученье. Разумѣется, ни мои родители, ни я не думали искать въ немъ того, что хорошо, истинно, полезно; а лишь того, что требуется знать, чтобъ получить посвященіе. Я учился тому, чему меня учили, говорилъ то, что меня заставляли говорить, далъ обѣты, которые отъ меня требовались, и сталъ священникомъ. Но я не замедлилъ убѣдиться, что, обязавшись не быть мушиной, обѣщалъ больше, чѣмъ могъ выполнить.
Намъ говорятъ, что совѣсть есть дѣло предразсудковъ; однако же я знаю по собственному опыту, что она упорно слѣдуетъ порядку природы, наперекоръ всѣмъ человѣческимъ законамъ. Пусть запрешаютъ намъ то и то, совѣсть всегда будетъ лишь слабо упрекать насъ въ поступкахъ, позволяемыхъ правильно регулированной природой, а тѣмъ менѣе въ такихъ, которые предписываются. О, добрый юноша, она еще ничего не говорила вашимъ чувствамъ, живите долго въ этомъ счастливомъ состояніи, когда ея голосъ есть голосъ невинности. Помните, что онъ оскорбляется еще сильнѣе, когда ее предупреждают, чѣмъ когда съ ней борятся; нужно научиться сопротивляться ей, чтобы знать, когда ей можно уступить, не совершая преступленія.
Съ молодости я привыкъ уважать бракъ, какъ первое и святѣйшее установленіе природы. Лишивъ себя права вступить въ него, я рѣшился не осквернять его; такъ какъ несмотря на свое ученіе и занятія, ведя всегда простой и правильный образъ жизни, я сохранилъ въ своемъ умѣ святость первоначальныхъ понятій: правила міра не затемнили ихъ, а моя бѣдность удаляла меня отъ искушеній, диктующихъ софизмы порока. Именно это рѣшеніе меня погубило; мое почтеніе къ чужому брачному ложу сдѣлало явными мои грѣхи. Пришлось искупить скандалъ: арестованный, запрещенный, изгнанный, я былъ скорѣе жертвой своей совѣстливости, чѣмъ своей невоздержности; и могъ понять по упрекамъ, которыми сопровождалась моя кара, что часто нужно только усилить преступленіе, чтобы избѣжать наказанія.
Немногихъ такихъ опытовъ достаточно, чтобы далеко увести размышляющій умъ. Видя, что грустныя наблюденія опрокидываютъ мои идеи о справедливомъ, о честномъ, о всѣхъ обязанностяхъ человѣка, я каждый день терялъ какое нибудь изъ усвоенныхъ мною мнѣній; тѣ же, которыя оставались у меня, не составляли уже стройнаго цѣлаго, которое могло-бы держаться само собой, и я чувствовалъ, какъ мало по малу, затемняется въ моемъ умѣ очевидность принциповъ; наконецъ, не зная болѣе, что думать, я дошелъ до того самаго
