По-русски это называется «в огороде бузина, а в Киеве дядя; я за то тебя люблю, что у тебя перстень». Вы подумайте только: сначала бог кочевряжится: «Не пойду с вами; вы, мол, такие и сякие!» Потом начинает сдаваться: «Если я пойду с вами, так я вас в одну минуту уничтожу». А потом вдруг, ни с того, ни с сего, говорит: «Итак, снимите с себя украшения свои». Он еще и сам не знает, что из этого выйдет, — этот всемогущий, всеведущий бог! Вы, говорит, снимите украшения, а тогда я посмотрю, что мне делать с вами.
Потом библия рассказывает, как Моисей устроил столб облачный у входа в свой шатер и как все ему поклонялись. Потом опять идет разговор бога с Моисеем, причем неожиданно рассказывается о том, что «господь с Моисеем говорили лицом к лицу, как бы кто говорил с другом своим». Неожиданно это потому, что во многих местах библии вы встречаете утверждение, что бога никто в лицо не видел, и евреи могли видеть только заднюю часть своего бога, а в лицо его никогда не видали.
Моисей не отстает от бога, продолжает его уговаривать:
«Если не пойдешь ты сам с нами, то и не выводи нас отсюда» (XXXIII, 15).
Еврейский бог не выдерживает, сдается окончательно. Ладно, говорит, черт с тобой, пойду с вами, только для того, чтобы доказать, что я люблю тебя: «Сказал господь Моисею: и то, о чем ты говорил, я сделаю, потому что ты приобрел благоволение в очах моих, и я знаю тебя по имени» (XXXIII, 17). (Бог-то был, видите ли, боязливый: как пойдешь с незнакомыми, еще тебе бока намнут, а тут — свой брат). Других, стало быть, он по имени не знал — этот всеведущий! И тут же, через несколько строк, позабыв о том, что Моисей только что разговаривал «лицом к лицу» со своим дружком Иеговой, составитель библии добавляет:
«И потом сказал он: лица моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть меня и остаться в живых. И сказал господь: вот место у меня; стань на этой скале. Когда же будет проходить слава моя, я поставлю тебя на расселине скалы и покрою тебя рукою моею, доколе не пройду. И когда сниму руку мою, ты увидишь меня сзади, а лицо мое не будет видимо» (XXXIII, 20-23).
