чались на этихъ дочеряхъ. Узнавши объ этомъ, нѣкоорыя вдовушки, лишившіяся мужей своихъ даже лѣтъ за десять, у которыхъ въ это время повыросли дочки, начали являться ко владыкѣ съ слезными прошеніями о предоставленши за ними тѣхъ мѣстъ, которыя принадлежали ихъ семействамъ, и получали удовлетвореніе; а человѣкъ, обжившійя ужъвъ приходѣ, устроившій себѣ домъ и все хозяйство, нажившій уже порядочное семейство, долженъ былъ переселяться туда, куда владыка укажетъ, а иногда этого ждать цѣлые мѣсяцы. Владыка, чтобы только выжать милосердіе изъ какого-либо упрямаго ученика, говаривалъ:
— Ну, пожалуй, я тебѣ дамъ мѣсто, только возьми вотъ такую-то дѣвицу.
Проситель отвчалъ:
— Не могу, владыка, взять ее.
— А почему?
— Да она глуха, или ряба, или еще что-нибудь въ ней не нравилось.
— Ну вотъ еще разговорился. Что тамъ толковать. Вѣдь она дѣтей станетъ рождать. И довольно! Чего же тебѣ еще? бери ее, иначе мѣста не получишъ.
Филаретъ при себѣ держалъ нѣкоего монаха Назарія, который, по слухамъ, былъ отставнымъ солдатомъ и служителемъ Филарета, когда этотъ ректорствовалъ въ Московской духовной академіи. Служивый, по убѣжденію своего барина-монаха, согласлся поступить въ монашество и сдѣлался отцомъ Назаріемъ. Онъ имѣлъ право, во всякое время, входить ко владыкѣ и напоминать ему о его обязанностяхъ; надобно сказать, что онъ пользовался такимъ правомъ съ грубостью русскаго солдата тогдашнихъ временъ; говорилъ архіерею: «ты» и даже бранилъ, если онъ, по его мнѣнію, дѣлалъ что-нибудь нехорошее. Впрочемъ, сей праведный мужъ взятокъ не бралъ, но умѣлъ ставить себя въ такое положеніе, что даже важныя духовныя особы въ Рязани принуждены были заискивать его благорасположеніе, по крайне мѣрѣ не пробуждать въ немъ негодованія противъ себя. Вотъ, напримѣръ, какъ онъ заставилъ игуменью Рязанскаго женскаго монастыря быть внимательною къ себѣ. Она приглашал къ себѣ на чай архіерея, съ ректоромъ и
