готовились ложиться спать, отецъ торжественно вошелъ въ нашу спальню, вмѣстѣ съ теткою и, указывая на меня, сказалъ:
— Сашенька, завтра Николаю поставь нуль въ осужденіи.
Такой графы въ нашемъ спискѣ не было, да еслибы она и была, то отмѣтка въ ней нуля могла бы скорѣе почесться признаніемъ моей доброкачественности, такъ какъ означала бы полное отсутствіе того порока, въ которомъ меня овиняли. Я не помню, куда отнесла тетка эту отмѣтку, кажется, къ то же любви къ ближенму.
Александра Николаевна не долга жила у насъ въ качествѣ наставницы. Не знаю и до сихъ поръ, по какой причинѣ она оставила насъ, но съ той поры, до окончанія курса въ гимназіи, я ее уже не видалъ и только по слуху зналъ, что она вступила въ Вяземскій Аркадіевскій монастырь, не задолго предъ тѣмъ основанный княжною Ширинскою-Шихматовой, родною сестрою бывшаго въ то время министромъ народнаго просвѣщенія, князя Платона Александровича. По дорогѣ въ Москву, куда отецъ, въ 1853 году, повезъ меня для опредѣленія въ университетъ, мы заѣзжали въ Вязьму и были у тетки въ монастырѣ. Она была уже матерь Аркадіею и казначеемъ монастыря, а игуменьею оставалсь еще старушка, княжна Шихматова, впрочемъ, кажется, тольк de nomine, такъ какъ уже находилась въ состояніи, близкомъ къ неправоспособности. (О свиданіи этомъ я разскажу въ свое время). Послѣ смерти княжны мать Аркадія была назначена игменьею и оставалась ею до самой своей смерти, т. е. до 1887 г. Судя по отзывамъ о ней, какъ о игуменьѣ, которые мнѣ случалось слышать отъ разных лицъ, она далеко выходила впередъ изъ ряда и учредила въ своемъ монастырн много полезнаго. Она умерла въ концѣ іюня 1887 года, 73-хъ лнтъ отъ роду, и не оставила послѣ себя ровно никакого имущества, потому что, какъ сообщило мнѣ о томъ одно лицо духовнаго вѣдомства, никогда не брала съ монастыря своей части, а пожитки свои передъ смертью приказала раздать бѣднымъ.
Вотъ все, что мнѣ извѣстно о родныхъ моихъ со стороны отца, и теперь мнѣ остается говорить о немъ самомъ, равно какъ и о подругѣ его жизни, то-есть о моей матушкѣ.
Есть старинная латинская поговорка: «de moruis aut bene, aut nihil». Я не согласенъ съ тою моралью, которую она проповѣдуетъ, и думаю, что гораздо честнѣе говорить «aut nihil, aut veritas». Не говорить ничего — значитъ вовсе не писать своихъ воспоминаній, а слдовательно, начавъ уже писать ихъ, приходится говорить только одну правду, хотя и не легко говорить ее о людяхъ близкихъ, тѣмъ болѣе о родителяхъ.
Отецъ мой въ очень молодыхъ лѣтахъ, не старше четырнадцати, былъ опредѣленъ юнкеромъ въ одинъ изъ полковъ 3-ей пѣ-
