ваетъ опроверженія. Что же касается меня лично, то моя наличность опровергаетъ сякую мысль о виновности моей въ чемъ бы то ни было. Такъ что любопытство барыни, хотя было подправлено и участіемъ, и желаніемъ опровергнуть овиненія, которыя будто-бы тяготѣли на мнѣ, не было удовлетворено ни на соклько. Но, выслушавъ притчу о стерляжьихъ порошкахъ, она, безъ сомнѣнія, не сдѣлалась моимъ другомъ.
Разскажу еще два случая, подтверждаюющіе, въ какой мѣрѣ были распространены нелѣпыя сплетни про все это дѣло, именуемое «дѣломъ Петрашевскаго», и про меня въ особенности, хотя изъ откровеннаго моего разсказа нѣтъ возможности вывести, да и не выведено коммиссіею какихъ-либо обвиненій на меня. Но въ распускаемыхъ сплетняхъ, особенно въ томъ, что я назначался военнымъ министромъ въ предполагаемомъ «временномъ правленіи» и что я уже разстрѣлянъ, видна такая гнусная ехидность, чтобы все это дѣло, а меня въ особенности, право, не знаю за что, представить не только преступнымъ, что имѣло значеніе въ наивысшихъ и въ наинизшихъ слояхъ по причинамъ противоположнымъ, но въ глазахъ среднихъ слоевъ, въ которыхъ политическая преступость, особенно въ направленіи прогрессивномъ, не роняла бы людей въ ихъ мнѣніи, созданіе химеры, какъ временно правленіе, съ такимъ персоналомъ, что штабсъ-капитанъ, ничѣмъ не заявившій себя, предназначался въ военные министры, — это вызывало просто смѣхъ и унижало до глупаго, смѣшнаго сочинителей и членовъ такого временнаго правительства.
Былъ въ тѣ времена, въ Питерѣ, премилый человѣкъ Платонъ Ивановичъ Одинцовъ, выпущеный изъ Пажескаго корпуса ещ во времена наполеоновскихъ войъ, а тода служившій, кажется, сморителемъ «Прачешнаго дома»; былъ онъ когда-то съ порядочнымъ состояніемъ, которое прожилъ на устройство спектаклей люителей и другихъ провинціальныхъ увеселеній (въ г. Вологдѣ); потомъ женился на дочери губернатора, которая была для него потомъ дѣйствительнымъ ангеломъ-хранителемъ. Въ тридцатыхъ и сороковыхъ годахъ нѣсколько племяниковъ Платона Ивановича служило въ Преображенскомъ полку, и почти весь полкъ звалъ его «дядюшкой». Я тоже звалъ его «дядюшкой», потому что онъ по знакомству съ моей матушкой и другими моими родными бралъ меня, въ качествѣ племяника, изъ корпуса въ отпускъ по праздникамъ, вмѣстѣ съ родными племянниками своей жены. А въ коецѣ сороковыхъ годовъ, этотъ плеянникъ его жены самъ былъ женатъ и со мною былъ въ хорошихъ отношеніяхъ, фамилія его Винтеръ.
Однажды Платонъ Ивановичъ приходитъ къ Винтеру и застаетъ его съ женой за обѣдомъ. Хозяева видятъ, что дядюшка что-то взды-
