отдыха, тутъ же засыпали, и товарищамъ требовалось не мало усилій, чтобы ихъ расталкивать. По истинѣ, картина этого ужаснаго спуска цѣликомъ была страницею изъ Дантовскаго «Ада». Не нахожу словъ, чтобы иначе охарактеризовать ее, и только одинъ русскій солдатъ и казакъ могъ перенести такіе ужасы бодро и безропотно! Не считайте этого за преувеличеніе: у насъ есть, по крайней мѣрѣ, двѣ тысячи живыхъ свидѣтелей тому, что это было такъ, и притомъ свидѣтелей, испытавшихъ описанное на собственномъ жестоко-тяжкомъ опытѣ.
Долго мы спускались такимъ образомъ съ Траянова черепа: но вотъ сквозь туманную мглу показался наконецъ смутный красноватый отсвѣтъ нѣсколькихъ костровъ. — Слава Богу, это должны быть бивуаки двухъ нашихъ орудій, саперовъ и 4-й старо-ингерманландской роты. Мы пріободрились, удвоили послѣднія усилія, и черезъ полчаса были уже на опушкѣ буковаго лѣса, у подножія перевала, гдѣ дѣйствительно нашли костры артиллеристовъ и пѣхотинцевъ; было уже половина шестаго часа утра. Термометръ показывалъ здѣсь 22 градуса мороза. — Это здѣсь, въ лѣсу и въ лощинѣ, — а сколько же градусовъ было тамъ, на верху этого проклятаго черепа!…
Я упалъ на снѣгъ у перваго попавшагося костра и въ то же мгновеніе заснулъ какъ убитый.
Свѣтило яркое солнце, когда деньщикъ мой разбудилъ меня, принеся кружку горячаго чаю. Испытывая нѣкоторую ло-
