довала непосредственно за кучкой. Я обернулся назадъ и кинулъ взоръ на верхъ къ пройденному пространству. Съ этого мѣста снѣжный черепъ Траянскаго перевала уже не былъ видѣнъ, а являлась возможность охватить взглядомъ только нѣсколько террасообразныхъ и картинно очерченныхъ уступовъ, которые обширнымъ амфитеатромъ развертывались надъ нашими головами. Всѣ эти уступы покрыти были множествомъ пестрыхъ человѣческихъ группъ, спускавшихся къ низу; тутъ находились и наши отсталые, и цѣлыя массы болгаръ, мужчинъ и женщинъ, невѣдомо какъ и откуда вдругъ набравшихся въ хвостѣ нашей колонны. А впереди, внизу, развертывался прелѣстный и граціозный видъ на долину Гіопса, разграфленную полосами благодатныхъ пашень, усѣянную орѣховыми рощами, розовыми плантаціями и темными пятнами турецкихъ деревень, изъ которыхъ Текке была, казалось, такъ близко, совсѣмъ подъ ногами. Всю эту широкую картину дивной природы, эту долину, рисовавшуюся какъ на ландкартѣ, и эти суровыя сѣрыя скалы, окружавшія насъ, и эти сосѣднія снѣжныя вершины, и все это множество народа, унизывавшаго уступы, волшебно озаряло съ боку ярко-розовымъ свѣтомъ заходящее солнце.
— Взгляните на эти массы людей — сказалъ мнѣ одинъ изъ офицеровъ, — вѣдь это словно какое-то великое переселеніе… словно библейскій народъ на рубежѣ земли обѣтованной!
И дѣйствительно, общая картина въ эту минуту, при побѣдныхъ кликахъ войска и при этомъ багряномъ солнечномъ блескѣ, являла собою дивную декорацію, исполненную торжественнаго величія и высокаго драматизма. Тотъ народъ, что̀ валилъ теперь по пятамъ русскаго солдата — народъ, угнетенный пятивѣковымъ рабствомъ, могъ смотрѣть на разстилавшіяся у ногъ его пространства, какъ на обѣтованную землю своей будущей свободы, искупленной цѣною русской крови!
А внизу межь тѣмъ кипѣла горячая перестрѣлка.
Черезъ нѣсколько минутъ солнце скрылось за горами и наступили короткія сумерки, послѣ которыхъ насъ объяла прозрачная тьма, насыщенная слабыми лучами молодаго мѣсяца. До Текке оставалось еще съ версту; впрочемъ, движе-
