вѣстнѣе и безкорыстнѣе здѣшнихъ потомковъ Ѳемистокловъ, Аристидовъ etc, etc.
Сговорившись отправиться въ турецкія бани, мы зашли передъ тѣмъ въ армяно-французскую цирюльню постричься. Французскою она слыветъ здѣсь только потому, что вывѣска на ней французская и что самъ хозяинъ кое-какъ изъясняется по французки, навязывая своимъ посѣтителямъ «французскія» духи и мыло константинопольскаго происхожденія. Здѣсь бритье и стрижка производятся посредствомъ особыхъ пріемовъ, причемъ вамъ моютъ голову теплою водою съ мыломъ и для просушки обвертываютъ ее, какъ чалмой, длинными мохнатыми полотенцами, а брадобрѣй, приступая къ дѣйствію, подноситъ къ вашему горлу мѣдный тазъ, съ полукруглою, по размѣру шеи, вырѣзкой на одномъ краю, наполненный вспѣненнымъ мыломъ, которымъ и начинаетъ натирать ваши щеки, не кисточкой, а просто рукою, что́, безъ сомнѣнія, весьма патріархально-просто, но для мало-мальски брезгливаго человѣка не особенно пріятно. Эта цирюльня памятна мнѣ по пропажѣ моихъ карманныхъ часовъ. Начиная стричься, я снялъ съ себя мундиръ, въ боковомъ карманѣ котораго остались часы. Къ сожалѣнію, я хватился ихъ уже выйдя на улицу, но почти тутъ же, съ разу, едва ли успѣвъ сдѣлать какихъ нибудь десять шаговъ. Тотчасъ же возвращаюсь и заявляю хозяину о пропажѣ, прося его поискать на полу — быть можетъ-де, какъ нибудь случайно выпали. Поиски однако ни къ чему не привели. Армянинъ- хозяинъ очень любезно и невозмутимо объявилъ мнѣ, что искать даже не для чего, потому что часы, по всей вѣроятности, пропали.
— Но при снятіи мундира, они были при мнѣ — я знаю, я это твердо помню, возразилъ я.
— Очень можетъ статься, что и были; не смѣю спорить, покорно согласился хозяинъ.
— Въ такомъ случаѣ, они пропали здѣсь, въ вашей цирюльнѣ.
— Очень можетъ быть, что и здѣсь… Мало ли тутъ ходитъ разнаго народа! За всѣми не углядишь!
— Но при насъ, кажется, никого посторонняго не было?
— За то послѣ васъ могли придти и уйдти посторонніе…
