чая мелкую разноцвѣтную гальку, перемѣшанную съ массою миловидныхъ ракушекъ. Подъ безпрестанными налетами порывистаго вѣтра, море рябило сильною зыбью, и ходили по немъ, такъ называемые, барашки или зайчики: — то гребни волнъ игриво сверкали на солнцѣ жемчужно-бѣлою пѣною. Все море было окрашено какимъ-то особеннымъ зеленымъ цвѣтомъ, но не яркаго оттѣнка, который, чѣмъ дальше, тѣмъ все больше переходилъ въ серебристую лазурь, почти незамѣтно сливавшуюся съ чертою горизонта. Изъ пространствъ этого моря въ разныхъ мѣстахъ вдали выдвигались, одни за другими, изящные силуэты гористыхъ архипелажскихъ острововъ: къ западу видѣнъ былъ Тазосъ и смутнымъ, чуть замѣтнымъ очеркомъ обозначался Святой мысъ горы Аѳонской; прямо на югъ — сурово и гордо вздымался къ небу изъ водной черты ближайшій къ намъ островъ Самотраки, за нимъ, южнѣе — Имбро, еще далѣе — Лемносъ, миѳическое обиталище супруга Киприды, бога Вулкана; нѣсколько восточнѣе, почти на одной высотѣ съ Имбро и Самотраки, виднѣлась оконечность Галиполійскаго полуострова, спадавшая къ морю высокими террасообразными уступами. Всѣ эти берега казались окрашенными въ дымчато-лиловый цвѣтъ, который въ ближайшихъ изъ нихъ являлся съ бурымъ и синевато-фіолетовымъ оттѣнкомъ, а въ остальныхъ — чѣмъ далѣе и далѣе уходили они въ перспективу морскаго пространства, тѣмъ легкіе переливы ихъ лиловатыхъ тоновъ становились все мягче, свѣтлѣе, слабѣе.... Они какъ бы таяли и расплывались, подобно легкимъ облакамъ, въ прозрачномъ солнечномъ воздухѣ.
