И вдругъ она явилась передъ нимъ,
Окутана волнами благовоній,
Скрываяся въ цвѣтахъ на половину;
Вокругъ нея цвѣли и рдѣли розы,
И стебельки склонившихся цвѣтовъ,
Роскошною окраскою блиставшихъ,
Заботливо подвязывала Ева,
Не думая о томъ, что и она —
Прекраснѣйшій цвѣтокъ среди Эдема,
Нуждается въ опорѣ, а поддержка
Такъ далека, и такъ близка гроза!
Тропинками подъ сѣнью стройныхъ кедровъ
И чудныхъ пальмъ, то явно, то скрываясь
Въ кустарникахъ, ползетъ лукавый Врагь
Въ долинѣ той, которая прекраснѣй
Волшебнаго пріюта Адониса
И тѣхъ садовъ, гдѣ сынъ Лаэрта мудрый
Въ пути своемъ былъ гостемъ Алкиноя.
Какъ человѣкъ, что долго заключенъ
Былъ въ городѣ среди высокихъ стѣнъ.
Гдѣ воздухомъ дышалъ онъ зараженнымъ,
И, наконецъ, увидѣлъ предъ собой
Просторъ полей, гдѣ дышется легко, —
Такъ Сатана съ восторгомъ созерцалъ
Роскошный Рай и Евы красоту,
Казавшейся по облику похожей
На ангела, но женственнѣй и мягче.
И кротостью ея побѣждена
Была вражда у Духа Зла,
Но счастія чужого лицезрѣнье
Въ груди его зажгло собою вскорѣ
То адское мучительное пламя,
Которое всегда пылало въ немъ,
И молвитъ онъ съ глубокою тоскою:
— Куда, мечты, вы завлекли меня?
И, сладостнымъ обманомъ очаровань,
Ужель забыть могу я, для чего
Пришелъ сюда? Нѣтъ, не любовь съ надеждой
Вкусить опять отъ райскаго блаженства
Влекли меня, но ненависть, надежда
Разрушить все, что счастіемъ зовется,
И знать одно блаженство разрушенья.
Итакъ, должно воспользоваться мнѣ
Минутою удобною. Теперь
Остался я наединѣ съ женою;
По близости не вижу я того,
Чей гордый умъ, достоинство и сила
Внушаютъ мнѣ невольно опасенье.
Соперникомъ не будетъ онъ ничтожнымъ:
Пока, вѣдь, онъ еще неуязвимъ,
Межъ тѣмъ какъ я страданію подверженъ.
Такъ глубоко меня унизилъ Адъ.
Пусть женщина прекрасна и достойна
Любви боговъ — я не страшусь ея,
Исполненный вражды я приближаюсь,
Которая тѣмъ болѣе ужасна,
Что я любви личину надѣваю: —
Вѣрнѣйшій путь для гибели ея.
Такъ говорить неумолимый Врагъ,
Вселившійся въ невѣдомаго змѣя.
Не по землѣ постыдно пресмыкаясь
Изгибами, но, стоя на хребтѣ.
Онъ движется по направленью къ Евѣ.
Карбункуламъ подобны очи змѣя:
Влача въ травѣ сверкающія кольца,
Лоснящуюся шею выпрямляетъ
Онъ съ гордостью. Прекрасенъ видъ его,
И даже змѣй не можетъ съ нимъ равняться,
Въ котораго нежданно превратились
Гармонія и Кадмъ. Сначала онъ
Старается обходомъ подойти,
Какъ рулевой, ладью свою ведущій
Межъ отмелей и грозныхъ буруновъ.
Предъ Евою игриво извиваясь,
Пытается напрасно онъ привлечь
Вниманье той, которой, какъ Цирцеѣ,
Животныя покорны, — и тогда
Лукавый Врагъ, приблизившись безъ зова,
Предъ ней во прахъ склоняетъ раболѣпно
Вѣнчанную главу свою и лижетъ
Онъ на землѣ слѣды отъ ногъ ея.
Привлечена его безмолвной лаской,
Глядитъ она, — и, радуясь тому,
Что онъ успѣлъ привлечь ея вниманье,
Онъ говоритъ змѣинымъ языкомъ:
— Владычица вселенной, не дивись
(Когда тебѣ доступно удивленье,
Затѣмъ, что ты одна его достойна!) —
Но болѣе всего прошу тебя:
Презрѣнія ты не являй во взорѣ
Очей твоихъ, подобныхъ Небесамъ!
Не гнѣвайся за то, что я дерзнулъ
Приблизиться къ тебѣ и ненасытно
Безъ трепета тебя я созерцаю,
Прекрасное подобіе Творца!
Все, что живетъ — покорствуетъ тебѣ
И красоту твою боготворитъ.
Ты можешь быть владычицей вселенной,
Но здѣсь въ глуши, среди пустыни дикой,
Тебя одинъ лишь видитъ человѣкъ,
Межъ тѣмъ какъ ты богиней быть могла-бы
Среди боговъ, и ангельскіе сонмы
Должны тебя покорно окружать.
Такъ льстилъ женѣ лукавый Искуситель,
И рѣчь его достигла сердца Евы,
Но, голосу змѣиному дивясь,
Она ему смущенно отвѣчаетъ:
— Возможно-ли? Отъ змѣя слышу я
Людскую рѣчь и выражена въ ней
Людская мысль? Но перваго изъ этихъ
Даровъ Творца лишенными казались
Животныя, а что-же до второго
Касается — питаю я сомнѣнье;
Въ поступкахъ ихъ, во взорѣ, замѣчаю
Я свѣтлый умъ. Тебя считаю, Змѣй,
Мудрѣйшею изъ тварей полевыхъ,
Но до сихъ поръ не знала я, что рѣчью
Владѣешь ты. Повѣдай, какъ могло
Неслыханное чудо совершиться,
И отчего привязанъ ты ко мнѣ
Сильнѣе всѣхъ животныхъ остальныхъ?
Отвѣтилъ ей лукавый Искуситель:
— Владычица вселенной и царица,
Блистательная Ева, я готовъ
Велѣніямъ твоимъ повиноваться,
Которымъ все покорствуетъ вокругь.
И вдруг она явилась перед ним,
Окутана волнами благовоний,
Скрываяся в цветах на половину;
Вокруг неё цвели и рдели розы,
И стебельки склонившихся цветов,
Роскошною окраскою блиставших,
Заботливо подвязывала Ева,
Не думая о том, что и она —
Прекраснейший цветок среди Эдема,
Нуждается в опоре, а поддержка
Так далека, и так близка гроза!
Тропинками под сенью стройных кедров
И чудных пальм, то явно, то скрываясь
В кустарниках, ползет лукавый Враг
В долине той, которая прекрасней
Волшебного приюта Адониса
И тех садов, где сын Лаэрта мудрый
В пути своем был гостем Алкиноя.
Как человек, что долго заключен
Был в городе среди высоких стен.
Где воздухом дышал он зараженным,
И, наконец, увидел пред собой
Простор полей, где дышится легко, —
Так Сатана с восторгом созерцал
Роскошный Рай и Евы красоту,
Казавшейся по облику похожей
На ангела, но женственней и мягче.
И кротостью её побеждена
Была вражда у Духа Зла,
Но счастья чужого лицезренье
В груди его зажгло собою вскоре
То адское мучительное пламя,
Которое всегда пылало в нём,
И молвит он с глубокою тоскою:
— Куда, мечты, вы завлекли меня?
И, сладостным обманом очаровань,
Ужель забыть могу я, для чего
Пришел сюда? Нет, не любовь с надеждой
Вкусить опять от райского блаженства
Влекли меня, но ненависть, надежда
Разрушить все, что счастьем зовется,
И знать одно блаженство разрушенья.
Итак, должно воспользоваться мне
Минутою удобною. Теперь
Остался я наедине с женою;
Поблизости не вижу я того,
Чей гордый ум, достоинство и сила
Внушают мне невольно опасенье.
Соперником не будет он ничтожным:
Пока, ведь, он еще неуязвим,
Меж тем как я страданию подвержен.
Так глубоко меня унизил Ад.
Пусть женщина прекрасна и достойна
Любви богов — я не страшусь её,
Исполненный вражды я приближаюсь,
Которая тем более ужасна,
Что я любви личину надеваю: —
Вернейший путь для гибели её.
Так говорить неумолимый Враг,
Вселившийся в неведомого змея.
Не по земле постыдно пресмыкаясь
Изгибами, но, стоя на хребте.
Он движется по направленью к Еве.
Карбункулам подобны очи змея:
Влача в траве сверкающие кольца,
Лоснящуюся шею выпрямляет
Он с гордостью. Прекрасен вид его,
И даже змей не может с ним равняться,
В которого нежданно превратились
Гармония и Кадм. Сначала он
Старается обходом подойти,
Как рулевой, ладью свою ведущий
Меж отмелей и грозных бурунов.
Пред Евою игриво извиваясь,
Пытается напрасно он привлечь
Вниманье той, которой, как Цирцее,
Животные покорны, — и тогда
Лукавый Враг, приблизившись без зова,
Пред ней во прах склоняет раболепно
Венчанную главу свою и лижет
Он на земле следы от ног её.
Привлечена его безмолвной лаской,
Глядит она, — и, радуясь тому,
Что он успел привлечь её вниманье,
Он говорит змеиным языком:
— Владычица вселенной, не дивись
(Когда тебе доступно удивленье,
Затем, что ты одна его достойна!) —
Но более всего прошу тебя:
Презрения ты не являй во взоре
Очей твоих, подобных Небесам!
Не гневайся за то, что я дерзнул
Приблизиться к тебе и ненасытно
Без трепета тебя я созерцаю,
Прекрасное подобие Творца!
Все, что живет — покорствует тебе
И красоту твою боготворит.
Ты можешь быть владычицей вселенной,
Но здесь в глуши, среди пустыни дикой,
Тебя один лишь видит человек,
Меж тем как ты богиней быть могла бы
Среди богов, и ангельские сонмы
Должны тебя покорно окружать.
Так льстил жене лукавый Искуситель,
И речь его достигла сердца Евы,
Но, голосу змеиному дивясь,
Она ему смущенно отвечает:
— Возможно ли? От змея слышу я
Людскую речь и выражена в ней
Людская мысль? Но первого из этих
Даров Творца лишенными казались
Животные, а что же до второго
Касается — питаю я сомненье;
В поступках их, во взоре, замечаю
Я светлый ум. Тебя считаю, Змей,
Мудрейшею из тварей полевых,
Но до сих пор не знала я, что речью
Владеешь ты. Поведай, как могло
Неслыханное чудо совершиться,
И отчего привязан ты ко мне
Сильнее всех животных остальных?
Ответил ей лукавый Искуситель:
— Владычица вселенной и царица,
Блистательная Ева, я готов
Велениям твоим повиноваться,
Которым все покорствует вокруг.
