— Ты, Гавріилъ, считался въ Небѣ мудрымъ,
И таковымъ тебя я почиталъ,
Но твой вопросъ меня въ сомнѣнье вводитъ.
Повѣдай мнѣ: кто радъ своимъ мученьямъ
И, если-бъ могъ, изъ Ада не бѣжалъ-бы?
Увѣренъ я, ты поступилъ-бы такъ-же,
На дерзостный отважившись полетъ,
Съ тѣмъ чтобъ бѣжать подальше отъ страданій
Въ такой пріютъ, гдѣ могъ-бы, наконецъ,
Надѣяться, что муки смѣнитъ отдыхъ,
И горести — блаженство безъ конца.
Вотъ здѣсь чего искалъ я. Но тебѣ-ли
Понять меня? Ты знаешь только счастье.
Напрасно мнѣ ты говоришь о волѣ
Того, Кто насъ цѣпями оковалъ!
Пускай создастъ крѣпчайшіе затворы
Для узниковъ, когда желаетъ Онъ
Ихъ заточить въ темницѣ на-всегда.
Вотъ мой отвѣтъ. Все остальное — вѣрно.
Меня нашли тамъ, гдѣ тебѣ сказали.
Но въ чемъ-же тутъ насилье и вражда?
Презрительною рѣчью раздраженъ,
Насмѣшливо Архангелъ возражаетъ:
— Воистину, утративъ Сатану,
Премудраго судьи лишилось Небо.
Безуміе съ Небесъ его низвергло,
И, вырвавшись безумно изъ темницы,
Не знаетъ онъ, назвать возможно-ль мудрымъ
Того, кто смѣлъ задать ему вопросъ:
Какъ онъ дерзнулъ бѣжать изъ преисподней?
Избавиться побѣгомъ отъ страданій
Считаетъ онъ разумнымъ? Думай такъ,
Надменный Духъ, покуда гнѣвъ Господень
Не поразитъ тебя въ семь разъ сильнѣй
И бичъ Его обратно не прогонитъ
Въ кромѣшный Адъ ту высшую премудрость,
Которая тебя не научила,
Что вѣчный гнѣвъ Создателя ужаснѣй
Страданій всѣхъ. Но ты — одинъ! Зачѣмъ-же
Ты не привелъ съ собою цѣлый Адъ?
Не менѣе страдаютъ остальные…
Иль мужествомъ ты меньше надѣленъ,
Чѣмъ всѣ они? Не первымъ-ли бѣжалъ,
О, смѣлый вождь, ты отъ мученій лютыхъ?
Сознайся ты покинутой дружинѣ,
Что поводомъ тебѣ служило къ бѣгству —
Изъ бездны ты бѣжалъ-бы не одинъ.
На это Врагъ, нахмурясь, отвѣчаетъ:
— Я въ мужествѣ не уступлю другимъ.
Ты знаешь, дерзкій Ангелъ, уступалъ-ли
Тебѣ въ бою, пока на помощь залпы
Громовые къ тебѣ не подоспѣли,
Копье твое мнѣ страха не внушало.
Твои слова, какъ ранѣе — дѣла,
Неопытность твою мнѣ доказали.
Не знаешь ты, что, опытомъ тяжелымъ
И прежней неудачей умудренный,
Дружинъ своихъ не станетъ полководецъ,
Что вѣрностью и долгомъ дорожитъ,
Случайностямъ опаснымъ подвергать,
Покуда самъ дороги не узнаетъ.
Вотъ почему я первый и одинъ
Перелетѣлъ черезъ пустыню бездны,
Чтобъ новый міръ увидѣть. Я надѣюсь
Здѣсь лучшее пристанище найти
И помѣстить разсѣянное войско
Здѣсь на землѣ иль въ среднихъ Небесахъ,
Хотя-бы мнѣ для этого пришлось
Вступить въ борьбу съ твоей безпечной ратью.
Но лучше пусть она Владыкѣ служитъ
И гимны воспѣваетъ, пресмыкаясь
Передъ Его престоломъ раболѣпно.
Сражаться-же — совсѣмъ не ваше дѣло.
Воинственный Архангелъ отвѣчаетъ:
— Во всемъ себѣ противорѣчишь ты!
Бѣжать отъ мукъ ты признавалъ разумнымъ,
Затѣмъ себя лазутчикомъ призналъ.
Обманщикъ ты, не полководецъ вѣрный!
Ты осквернилъ святое это слово:
Ты вѣрностью дерзаешь похваляться
Кому? Толпѣ мятежниковъ? Дружинѣ,
Которая вполнѣ вождя достойна?
Въ измѣнѣ-ли Верховному Владыкѣ
Вашъ долгъ и честь, и вѣрность состоятъ?
О, лицемѣръ, защитникомъ свободы
Явившійся! Кто съ большимъ униженьемъ
Небесному Владыкѣ поклонялся,
Чтобъ самому престоломъ завладѣть?
Вотъ мой совѣтъ: спѣши отсюда прочь,
Вернись туда, откуда ты бѣжалъ,
И, если вновь въ священные предѣлы
Ты вторгнешься — въ оковахъ повлеку я
Тебя назадъ и приложу печать
Такую я къ вратамъ зловѣщимъ Ада,
Что болѣе тебѣ ужъ не придется
Надъ слабостью затворовъ издѣваться.
Такъ угрожалъ Архангелъ. Но, угрозу
Его презрѣвъ и гнѣвомъ распалясь,
Ему отважно молвитъ Сатана:
— Заговори, надменный Херувимъ,
Ты о цѣпяхъ, когда тебѣ я сдамся,
Но прежде ты всю тяжесть испытай
Руки моей. Ты тяжести подобной
Не вѣдаешь, хотя, къ ярму привыченъ,
Впрягаешься съ подобными тебѣ
Позорно ты въ Господню колесницу
И по Небу, что звѣздами Своими
Онъ вымостилъ, влечешь ее, какъ рабъ.
Покуда онъ держалъ такую рѣчь,
Небесная дружина, словно пламя,
Зардѣвшися и копьями грозя,
Сомкнулася, какъ грозный полумѣсяцъ,
Вокругъ него. Въ поляхъ, во время жатвы,
Такъ иногда, колеблемые вѣтромъ,
Склоняются созрѣвшіе колосья,
И съ ужасомъ взираетъ земледѣлецъ:
Боится онъ, что жатва дастъ ему
Не хлѣбное зерно, а лишь мякину.
Но, съ силами сбираясь, Сатана
Незыблемо, какъ Тенерифъ иль Атласъ,
Ихъ ожидалъ. Онъ словно выросталъ
И головой касался облаковъ.
Межъ перьями блистающаго шлема
Виднѣлся Ужасъ; мощная рука
Сжимала щитъ и грозное копье,
И страшныя свершились-бы дѣянья:
Не только Рай, быть можетъ, звѣздный сводъ,
— Ты, Гавриил, считался в Небе мудрым,
И таковым тебя я почитал,
Но твой вопрос меня в сомненье вводит.
Поведай мне: кто рад своим мученьям
И, если б мог, из Ада не бежал бы?
Уверен я, ты поступил бы так же,
На дерзостный отважившись полет,
С тем чтоб бежать подальше от страданий
В такой приют, где мог бы, наконец,
Надеяться, что муки сменит отдых,
И горести — блаженство без конца.
Вот здесь чего искал я. Но тебе ли
Понять меня? Ты знаешь только счастье.
Напрасно мне ты говоришь о воле
Того, Кто нас цепями оковал!
Пускай создаст крепчайшие затворы
Для узников, когда желает Он
Их заточить в темнице на-всегда.
Вот мой ответ. Все остальное — верно.
Меня нашли там, где тебе сказали.
Но в чём же тут насилье и вражда?
Презрительною речью раздражен,
Насмешливо Архангел возражает:
— Воистину, утратив Сатану,
Премудрого судьи лишилось Небо.
Безумие с Небес его низвергло,
И, вырвавшись безумно из темницы,
Не знает он, назвать возможно ль мудрым
Того, кто смел задать ему вопрос:
Как он дерзнул бежать из преисподней?
Избавиться побегом от страданий
Считает он разумным? Думай так,
Надменный Дух, покуда гнев Господень
Не поразит тебя в семь раз сильней
И бич Его обратно не прогонит
В кромешный Ад ту высшую премудрость,
Которая тебя не научила,
Что вечный гнев Создателя ужасней
Страданий всех. Но ты — один! Зачем же
Ты не привел с собою целый Ад?
Не менее страдают остальные…
Иль мужеством ты меньше наделен,
Чем все они? Не первым ли бежал,
О, смелый вождь, ты от мучений лютых?
Сознайся ты покинутой дружине,
Что поводом тебе служило к бегству —
Из бездны ты бежал бы не один.
На это Враг, нахмурясь, отвечает:
— Я в мужестве не уступлю другим.
Ты знаешь, дерзкий Ангел, уступал ли
Тебе в бою, пока на помощь залпы
Громовые к тебе не подоспели,
Копье твое мне страха не внушало.
Твои слова, как ранее — дела,
Неопытность твою мне доказали.
Не знаешь ты, что, опытом тяжелым
И прежней неудачей умудренный,
Дружин своих не станет полководец,
Что верностью и долгом дорожит,
Случайностям опасным подвергать,
Покуда сам дороги не узнает.
Вот почему я первый и один
Перелетел через пустыню бездны,
Чтоб новый мир увидеть. Я надеюсь
Здесь лучшее пристанище найти
И поместить рассеянное войско
Здесь на земле иль в средних Небесах,
Хотя бы мне для этого пришлось
Вступить в борьбу с твоей беспечной ратью.
Но лучше пусть она Владыке служит
И гимны воспевает, пресмыкаясь
Перед Его престолом раболепно.
Сражаться же — совсем не ваше дело.
Воинственный Архангел отвечает:
— Во всем себе противоречишь ты!
Бежать от мук ты признавал разумным,
Затем себя лазутчиком признал.
Обманщик ты, не полководец верный!
Ты осквернил святое это слово:
Ты верностью дерзаешь похваляться
Кому? Толпе мятежников? Дружине,
Которая вполне вождя достойна?
В измене ли Верховному Владыке
Ваш долг и честь, и верность состоят?
О, лицемер, защитником свободы
Явившийся! Кто с большим униженьем
Небесному Владыке поклонялся,
Чтоб самому престолом завладеть?
Вот мой совет: спеши отсюда прочь,
Вернись туда, откуда ты бежал,
И, если вновь в священные пределы
Ты вторгнешься — в оковах повлеку я
Тебя назад и приложу печать
Такую я к вратам зловещим Ада,
Что более тебе уж не придется
Над слабостью затворов издеваться.
Так угрожал Архангел. Но, угрозу
Его презрев и гневом распалясь,
Ему отважно молвит Сатана:
— Заговори, надменный Херувим,
Ты о цепях, когда тебе я сдамся,
Но прежде ты всю тяжесть испытай
Руки моей. Ты тяжести подобной
Не ведаешь, хотя, к ярму привычен,
Впрягаешься с подобными тебе
Позорно ты в Господню колесницу
И по Небу, что звездами Своими
Он вымостил, влечешь ее, как раб.
Покуда он держал такую речь,
Небесная дружина, словно пламя,
Зардевшися и копьями грозя,
Сомкнулася, как грозный полумесяц,
Вокруг него. В полях, во время жатвы,
Так иногда, колеблемые ветром,
Склоняются созревшие колосья,
И с ужасом взирает земледелец:
Боится он, что жатва даст ему
Не хлебное зерно, а лишь мякину.
Но, с силами сбираясь, Сатана
Незыблемо, как Тенериф иль Атлас,
Их ожидал. Он словно вырастал
И головой касался облаков.
Меж перьями блистающего шлема
Виднелся Ужас; мощная рука
Сжимала щит и грозное копье,
И страшные свершились бы деянья:
Не только Рай, быть может, звездный свод,
