627 —
меня, что я не могу ручаться—не говорю, за правильность моего приговора, потому что такого высокомѣрнаго ручательства я никогда не принимаю на себя—но даже за без-пристрастіе его. Но при этомъ я остался настолько разсу-дитеденъ, чтобы понять, что въ этомъ непріятномъ настроеніи духа виноватъ не Гейне, а я. Тотъ, кто подобно ему вла-дѣетъ такими большими секретами, какъ умѣньемъ находить въ трехсотлѣтней безчеловѣчности австрійской политики возвышенную устойчивость, а въ королѣ баварскомъ—одного изъ благороднѣйшихъ и умнѣйшихъ государей, какіе только были на престолахъ, или умѣньемъ объявлять короля фран-цузовъ, точно его трясетъ лихорадка, сегодня хорошимъ, на слѣдующій день—дурнымъ, на третій—опять хорошимъ, на четвертый — опять дурнымъ; кто находить смѣлымъ и величавымъ то, что госиода Ротшильды во время холеры спокойно оставались въ Парижѣ, а на безкорыстные труды пѣмецкихъ патріотовъ емотритъ съ комической стороны; и кто, при всемъ этомъ мягкосердечіи, еще емотритъ на себя, какъ на человѣка съ твердымъ характеромъ,—кто, говорю я, владѣетъ такими секретами, у того могутъ быть секреты еще важнѣе, объясняюіціе загадочный смыслъ этой книги; мнѣ же они незнакомы. Я могу переносить себя не только въ мысли и чувства другого человѣка, но и въ его кровь й нервы, могу становиться у источниковъ всѣхъ его мыслей и чувствъ и съ неутомимымъ терпѣніемъ слѣдить за ихъ теченіемъ. Но при этомъ я долженъ не приносить въ жертву мое собственное 4бытіе, а только на время устранять его отъ себя. Я могу снисходительно смотрѣть на дѣтскія игры, на страсти юноши. Но когда, въ минуту самой кровавой битвы, мальчишка, гоняющійся на полѣ сраженія за бабочками, попадаетъ мнѣ подъ ноги; когда, въ минуту величай-шаго бѣдствія, между тѣмъ какъ мы горячо молимся Богу, молодой фатъ, стоящій подлѣ насъ въ церкви, только и дѣлаетъ, что глазѣетъ на молодыхъ дѣвушекъ и перемигивается и перешоптывается съ ними, — тогда, не будь сказано въ обиду нашей философіи и гуманности, мы не мо-жемъ не сердиться.
«Гейне—художникъ, поэтъ, и для того, чтобы признаніе его таковымъ было полное, ему не достаетъ только своего собственнаго признанія. Именно потому, что ему часто хочется быть еще кѣмъ-то, кромѣ поэта, онъ часто сбивается съ дороги. Кто, подобно Гейне, выше всего ставить форму, тотъ долженъ и держаться только ея, потому что, чуть
40*