книгу, и жесты его выражаютъ таинственное содроганіе, наводимое заклинаніемъ. Въ комнатѣ темнѣетъ, начинается громъ и молнія, изъ-подъ разверзшагося съ трескомъ пола является, весь въ пламени, красный тигръ. Фаустъ при этомъ зрѣлищѣ не обнаруживаетъ ни малѣйшаго ужаса; онъ съ насмѣшливымъ презрѣніемъ идетъ къ огненному чудовищу и, повидимому, повелѣваетъ ему исчезнуть. Звѣрь, дѣйствительно, мгновенно проваливается. Фаустъ снова начинаетъ свои заклинанія, опять страшная молнія и громъ, и изъ-подъ разверзшагося пола устремляется змѣй, который извивается самымъ угрожающимъ образомъ и изрыгаетъ огонь и пламя. Фаустъ встрѣчаетъ и его съ презрѣніемъ; онъ пожимаетъ плечами, смѣется, издѣвается надъ адскимъ духомъ, не имѣющимъ силы явиться въ болѣе страшномъ видѣ — и змѣй, въ свой чередъ, уползаетъ подъ землю. Докторъ тотчасъ же съ удвоеннымъ жаромъ прибѣгаетъ къ заклинанію; но на этотъ разъ тьма внезапно разсѣевается, безчисленные огни освѣщаютъ комнату, вмѣсто грохотанія грома раздается самая пріятная плясовая музыка, и изъ-подъ раскрывшагося пола, какъ изъ цвѣточной корзинки, выходитъ танцовщица, по обыкновенно, одѣтая въ газъ и трико, и выдѣлывая самые банальные пируэты.
Фаустъ сперва изумленъ, что вызываемый имъ духъ, Мефистофель, не могъ явиться въ видѣ болѣе пагубномъ, чѣмъ балетной танцовщицы, но, наконецъ, это смѣющееся граціозное видѣніе ему нравится, и онъ отвѣшиваетъ ему величавый поклонъ. Мефистофель, или лучше сказать, Мефистофела — такъ отнынѣ будемъ называть обратившагося въ женщину лукаваго — отдаетъ, пародируя, поклонъ и начинаетъ порхать вокругъ доктора съ извѣстнымъ каждому кокетствомъ. Она держитъ въ рукѣ магическую палочку, и все въ комнатѣ, къ чему прикасается эта палочка, тотчасъ превращается самымъ забавнымъ образомъ, однако, такъ, что первоначальная форма предметовъ не исчезаетъ вполнѣ; такъ, напримѣръ, темныя изображенія планетъ освѣщаются пестрымъ внутреннимъ свѣтомъ, изъ санокъ съ уродами выглядываютъ прелестнѣйшія птицы, совы держатъ въ клювахъ жирандоли, на стѣнахъ внезапно появляются драгоцѣннѣйшіе золотые сосуды, венеціанскія зеркала, античные барельефы, произведенія искусства — все это хаотически призрачное и въ то же время полное блистательной красоты, громаднѣйшая арабеска. Красавица, повидимому, заключаетъ съ Фаустомъ дружескій союзъ, но подписать пер-
книгу, и жесты его выражают таинственное содрогание, наводимое заклинанием. В комнате темнеет, начинается гром и молния, из-под разверзшегося с треском пола является, весь в пламени, красный тигр. Фауст при этом зрелище не обнаруживает ни малейшего ужаса; он с насмешливым презрением идет к огненному чудовищу и, по-видимому, повелевает ему исчезнуть. Зверь, действительно, мгновенно проваливается. Фауст снова начинает свои заклинания, опять страшная молния и гром, и из-под разверзшегося пола устремляется змей, который извивается самым угрожающим образом и изрыгает огонь и пламя. Фауст встречает и его с презрением; он пожимает плечами, смеется, издевается над адским духом, не имеющим силы явиться в более страшном виде — и змей, в свой черед, уползает под землю. Доктор тотчас же с удвоенным жаром прибегает к заклинанию; но на этот раз тьма внезапно рассеивается, бесчисленные огни освещают комнату, вместо грохотания грома раздается самая приятная плясовая музыка, и из-под раскрывшегося пола, как из цветочной корзинки, выходит танцовщица, по обыкновенно, одетая в газ и трико, и выделывая самые банальные пируэты.
Фауст сперва изумлен, что вызываемый им дух, Мефистофель, не мог явиться в виде более пагубном, чем балетной танцовщицы, но, наконец, это смеющееся грациозное видение ему нравится, и он отвешивает ему величавый поклон. Мефистофель, или лучше сказать, Мефистофела — так отныне будем называть обратившегося в женщину лукавого — отдает, пародируя, поклон и начинает порхать вокруг доктора с известным каждому кокетством. Она держит в руке магическую палочку, и все в комнате, к чему прикасается эта палочка, тотчас превращается самым забавным образом, однако, так, что первоначальная форма предметов не исчезает вполне; так, например, темные изображения планет освещаются пестрым внутренним светом, из санок с уродами выглядывают прелестнейшие птицы, совы держат в клювах жирандоли, на стенах внезапно появляются драгоценнейшие золотые сосуды, венецианские зеркала, античные барельефы, произведения искусства — все это хаотически призрачное и в то же время полное блистательной красоты, громаднейшая арабеска. Красавица, по-видимому, заключает с Фаустом дружеский союз, но подписать пер-
