— 279 —
всѣхъ ея мгновенныхъ проявленіяхъ, ловить ее на-лету и самъ представляетъ собой, такъ сказать, страстный дагеро-типъ, отражающій въ себѣ міръ явленій болѣе или менѣе удачно, а иногда, смотря по прихоти случая, и поэтически. Этотъ замѣчательны^! талантъ, или, лучше сказать, эти свойства его натуры обнаруживаются также и въ другихъ сочиненіяхъ г. Вейля, особенно въ его недавно вышедшемъ нсторическомъ сочиненій о крестьянской войнѣ, въ его очень интересныхъ, очень пикантныхъ и очень боевыхъ статьяхъ, въ которыхъ онъ выступаетъ бо,йцомъ за великое дѣло нашего времени съ самымъ похвально безумнымъ пыломъ. Здѣсь нашъ авторъ высказывается весь, со всѣми своими социальными добрЬдѣтелями и эстетическими погрѣшностями: здѣсь мы видимъ его во всемъ его агитаторскомъ велико-лѣпіи и со всѣми его недочетами. Здѣсь онъ является вполнѣ европейски утомленнымъ сыномъ движенія, который не въ силахъ болѣе выносить всѣ неудобства и гнусности нашего теперешняго мірового порядка и галопомъ выле-таетъ въ будущее верхомъ на идеѣ...
Да, такіе люди являются не только носителями идеи, ;но и сами носимы ею, какъ всадники, насильно посаженные на лошадь и скачущіе безъ сѣдла и узды: они какъ будто привязаны нагими къ идеѣ, какъ Мазепа къ своему дикому коню на извѣстныхъ картинахъ Ораса Верпе; она мчитъ ихъ черезъ всѣ . страшные выводы, черезъ всѣ степи и пустыни, по горамъ и по дебрямъ, колючіе терніи разди-раютъ имъ члены, лѣсные звѣри хватаютъ ихъ зубами, когда они пролетають мимо нихъ, кровь струится изъ ихъ ранъ—куда же они, въ концѣ концовъ, прискачутъ? Къ дон-скимъ казакамъ, какъ на картинѣ Берне? Или къ золотой рѣшеткѣ тѣхъ блаженныхъ садовъ, гдѣ разгудиваюгь нѣкіе боги...
Кто эти боги?
Не знаю, какъ ихъ зовутъ, но великіе поэты и мудрецы всѣхъ вѣковъ давно уже возвѣстили ихъ. Покамѣсть они еще таинственно сокрыты; но въ вѣщихъ сновидѣніяхъ я дерзаю приподнимать ихъ покрывало, и тогда я вижу... Не могу этого выговорить, потому что при этомъ зрѣлищѣ .меня охватываетъ горделивый испугъ, и онъ сковываеть мой языкъ. Ахъ! вѣдь я еще дитя прошлаго, я еще не исцѣлился отъ того рабскаго смиренія, отъ того самонре-зрѣнія со скрежетомъ зубовъ, которыми человѣчсство
страдало въ продолжеще полугоры тысячъ лѣтъ, и которыя мы