— 327 — .
Генрихъ Гейне губигь христианство!» Отъ души хохоталъ я, слушая эти вонли, потому что они напомнили мнѣ другого бѣднаго грѣшника, котораго наказывали на площади въ Любекѣ плетьми и клейменьемъ и который, когда па-лачъ прикоснулся горячимъ желѣзомъ къ его сиинѣ, за-оралъ неистовымъ голосомъ и все время не переставалъ кричать: «пожаръ! пожарь! горитъ! горитъ! церковь въ огдѣ!» Старухъ тоже напугали эти крики, но рассудительные люди смѣялись ц говорили: «Вѣдняга! это только его собственная спина горитъ, а церковь преспокойно стоить ца прежнему мѣстѣ; при томъ же и иодиція, боясь пожара, поставила передъ нею еще нѣсколько пожарныхъ инстру-ментовъ, и вблизи церкви запрещено даже курить сигары!..* Право, католичество никогда не охранялось болѣе тщательно, чѣмъ именно теперь.
При этомъ случаѣ не могу не опровергнуть распростра-нившагося слуха о томъ, будто Вольфгангъ Менцель, побуждаемый своими товарищами, рѣшилея, наконецъ, воспользоваться великодупгіемъ. съ которымъ я позволилъ ему очистить себя по крайней мѣрѣ отъ упрека въ личной трусости. По чести говоря, я постоянно надѣялся, что доживу до времени, когда рыцарю патріотизма, вѣры и добродѣтели бдагоугодно будетъ явиться во всей красѣ своей мужественности. Но, къ сожалѣнію, до сей минуты я ждалъ напрасно, и въ добавокъ къ этому остряки въ нѣмецкихъ газетахъ на-смѣхались надъ моею легковѣрностыо. Эти забавники дошутились даже до того, что позволили себѣ написать мнѣ, какъ будто отъ имени несчастной жены доносчика, письмо, гдѣ бѣдная женщина горько жаловалась на семейныя не-пріятности, которыя ей пришлось выносить со времени по-явленія моей маленькой статьи. Съ тѣхъ поръ, по ея ело-вамъ, нѣтъ никакого ладу съ ея мужемъ. который хочетъ показывать дома, что онъ герой. Малѣйшій намекъ на трусость приводить его въ ярость. Разъ вечеромъ онъ высѣкъ своего маленькаго сына за то, что тотъ игралъ въ «зайчика». Недавно онъ, какъ бѣшеный, вернулся домой изъ палаты и неистовствовалъ, какъ Аяксь, вслѣдствіе того, что глаза всѣхъ членовъ палаты обратились на него, когда быль поставленъ на обсужденіе законодательный вопросъ: «можно ли безнаказанно отдавать кого-нибудь на общественное осмѣяніе?» Въ другой разъ онъ горько плакалъ, когда Одинъ изъ тѣхъ неблагодарныхъ евреевъ, которыхъ
онъ хотѣлъ эмансипировать, сказалъ ему въ лицо: «да вѣдь