— 364 — .
ЗІаленькій герой самъ не коснулся лакомства и доставилъ торшокъ нераспечатаннымъ. Какъ радовался онъ, когда старушка принялась кушать и до нельзя расхваливать варенье Людовика Филиппа, какъ онъ называлъ это лакомство! Бѣдный Людовикъ Филиппъ! Въ такихъ преклонныхъ лѣ-тахъ снова браться за странническій посохъ! И брести ігь туманно-холодную Англію, гдѣ варенье изгнанія имѣетъ вдвойнѣ горькій вкусъ!
Парижъ, 10-го марта 1848 г.
Людовикъ Филиппъ былъ привѣтливъ и добросердеченъ. .Жестокость, кровопролитіе были ^ему противны, онъ былъ король мира, оливковая вѣтвь была его скиптръ; онъ былъ, такъ сказать, личный врагъ войны. Онъ обладалъ познаніями во всѣхъ областяхъ знанія, и просвѣщеніе, терпимость и филантроиія восемнадцатаго столѣтія перешли къ нему въ умъ и сердце. Онъ былъ здоровъ. Не только оспу, но и ре-волюцію ему привили въ ранней молодости, и онъ былъ свободенъ отъ той тайной наследственной враждебности къ молодой Франціи, которою болѣли его родственники старшей линіи. Онъ рождалъ прекрасныхъ, чистыхъ дѣтей— цвѣтущее иоколѣніе. Онъ хорошо ѣздилъ верхомъ, и въ опасностяхъ, особенно когда онѣ угрожали только его собственной жизни, проявлялъ хладнокровное мужество; на придворныхъ торжествахъ и въ бесѣдахъ онъ изумлялъ своею обходительностью, привѣтливостью и симпатичностью. Этотъ Людовикъ Филиппъ обладалъ всѣми буржуазными добродѣтелями и не имѣлъ ни одного дворянскаго порока, и онъ былъ цѣломудренъ, какъ шотландскій сельскій пасторъ, воздерженъ въ своихъ удовольствіяхъ, какъ арабскій бе-дуинъ, неутомимо прилеженъ, какъ геттингенскій приватъ-доцентъ, словомъ, онъ имѣлъ всевозможныя хорошія каче-чества—и, однако, французы въ одно прекрасное утро сбросили его съ престола, и, однако, они со стыдомъ и позо-ромъ выгнали его изъ своей земли. Когда несчастный мо-нархъ сѣлъ на корабль, перевозившій его въ печальную Англію, онъ произнесъ замѣчательныя слова: «Со мною хо-ронятъ въ могилу французскую монархію, я былъ послѣд-ній король французовъ». Да, Людовикъ Филиппъ былъ единственно возможный для этого народа король—но даже его, послѣ восемнадцатилѣтняго опыта, оказалось для нихъ не-возможнымъ вынесть. Французы выросли изъ поэтической
ливреи роялизма, изъ набожной романтики съ золотыми га-