— '221 —
Донъ Энрикесъ (одгінъ). Сказать ли мнѣ объ этомъ донъ Діего? Да, да! пусть онъ увидитъ, что и онъ Всего еще не знаегь. Онъ меня Все за глупца считаетъ. Что-жъ, пускай! Посмотримъ, кто изъ насъ кого умнѣе.
(Музыка снова играешь). Но вотъ пріятнѣй звуки... Поспѣшу, Чтобъ донья милая не дожидалась.
(Уходить).
Ночь. Замоісъ Али снаружи. Окна освѣщены. Въ замкѣ слышна веселая музыка. Алманзоръ стоить персдъ нимъ въ задумчивости. Музыка умолкаетъ.
Алманзоръ.
Да музыка прекрасная. Но жаль, Что въ этихъ звукахъ скачущихъ цимбалъ Я чувствую змѣиныхъ жалъ уколы; Что этихъ скрипокъ медленные тоны Мнѣ рѣжутъ грудь, какъ-будто бы ножомъ; Что дребезжанье трубъ меня насквозь, Какъ молнія внезапная, пронзаетъ, А громъ глухой литавровъ тяжко бьетъ Мнѣ въ голову, какъ палицы удары. И этотъ домъ, и я—какъ мы подстать!
(Показывая на замокь и на грудь). Тамъ обитаетъ радость съ звукомъ арфъ, А здѣсь печаль съ своимъ змѣинымъ ядомъ; Тамъ свѣтъ съ сіяньемъ драгоцѣнныхъ лампъ, Здѣсь ночь съ толпою думъ своихъ тяжелыхъ; Тамъ милая, прелестная Зюлейма.
(Немного подумавъ, показываешь на грудь). Да, мы подстать. И здѣсь живетъ она, Ея душа и въ этомъ тѣсномъ домѣ. Здѣсь, въ комнатахъ пурпуровыхъ, она, Какъ мячикомъ, моимъ играетъ сердцемъ И струнами моей завѣтной грусти,
И свитою мои ей служатъ вздохи,