— 397 —
Зловѣще стоналъ онъ подъ нами, а рвы, Какъ тсмныя пасти, зіяли.
И рядъ бастіоновъ смотрѣлъ на меня Съ угрозой такой, такъ сурово; Болыпія ворота, жедѣзомъ брянча, Раскрылись и заперлись снова.
Ахъ, стало такъ мрачно въ дугаѣ у меня Какъ нѣкогда было съ душою Улисса, когда завалилъ ІІолифемъ Отверстье пещеры скалою.
Но вогь, къ экипажу капралъ подошелъ. «Какъ имя?»—сгіросилъ. Отвѣчаю:
— Никто—мое имя; я докторъ глазной И бѣльма гигантамъ снимаю.
Въ гостишщѣ стало еще тяжелѣй, Противно мнѣ кушанье было: Въ постель я сейчасъ же улегся, но спать Не могъ—одѣяло давило.
Лежалъ я въ пуховой носгели; съ боковъ ІІо ситцевой красной гардипѣ, Истертый давно золотой балдахшіъ, Въ немъ грязная кисть посрединѣ.
Проклятая кисть! Не давала всю ночь Она мнѣ минуты покою, Съ угрозой, какъ мечъ Дамоклеса, вися Какъ разъ надъ моей головою.
Порой, головою змѣиной она Казалась; я слышалъ шилѣнье: «Ты въ крѣпости здѣсъ и останешься въ ней, Навѣки твое заточенье».
— О, если-бъ возможно мнѣ было теперь— . Вздыхалъ я съ тоскою унылой:—
Выть дома, въ Парижѣ, въ ГаиЬоиг§ Роіззопіёге. Сидѣгь у ясены моей милой!
Я чувствовалъ также—на лбу у меня Какъ будто бы что-то черк&ли; Мнѣ чудился цензоръ съ холодной рукой— И мысли мои убѣгали.
Жандармы, укутавши въ саванъ себя, Какъ призраковъ бѣіыхъ собранье,
у