— 110 —
нымъ явленіямъ быстро размѣститься по обѣ стороны границы, слѣдуя этимъ отличительнымъ признакамъ, но еще за-труднительнѣе теоретически выработать какую-нибудь раціо-нальную точку зрѣнія на общество или жизнь, не принимая во вниманіе этихъ признаковъ, на основаніи которыхъ общія различія только и были установлены. Нѣкоторыя изъ самыхъ явныхъ различій никогда не были рѣзко проводимы.
Если мистеръ Пентекостъ разсмотритъ поднятый нами вопросъ при свѣтѣ только что изложеннаго и будетъ исходить изъ приведенныхъ мною соображеній, то онъ сейчасъ же увидитъ, что мое пониманіе или непониманіе того, въ чемъ состоитъ нападеніе, не можетъ оказывать никакого вліянія на научное различеніе анархизма, безвластія и архизма, власти. Я могу тяжко заблуждаться, приписывая захватный или незахватный характеръ данному соціальному явленію, и если я буду дѣйствовать, исходя изъ своего заблужденія, я буду поступать архистически. Но уже самый фактъ, что я дѣй-ствую не слѣпо и наудачу, а стараясь сообразоваться съ обоб-щеніемъ, являющимся продуктомъ долгаго опыта и накоплен-ныхъ данныхъ, безконечно усилитъ вероятность того, что я сознаю свое заблужденіе. Въ своихъ попыткахъ провести съ большей отчетливостью разграничительную линію между на-паденіемъ и ненападаніемъ всѣмъ намъ, и мнѣ въ томъ чи-слѣ, суждено сдѣлать много ошибокъ. Но, дѣлая ихъ, мы бу-демъ приближаться къ своей цѣли. Мистеръ Пентекостъ и всѣ слѣдующіе за нимъ только ставятъ себя въ сторонѣ отъ столбовой дороги прогресса, когда полагаютъ, что возможно жить въ гармоніи, просто игнорируя фактъ соціальнаго тре-нія и его причины. Принципъ отсутствія всякой власти, который раздѣляетъ мистеръ Пентекостъ, вылился бы на прак-тикѣ въ подчиненіе власти агрессивнаго индивида. Лозунгъ «никакой власти», въ смыслѣ абсолютнаго непримѣненія никакой силы, страдаетъ внутреннимъ противорѣчіемъ. Чело-вѣкъ, который старается проводить его въ жизни, становится пособникомъ правительства, ибо онъ отвергаетъ сопротивле-ніе ему. До тѣхъ поръ, пока мистеръ Пентекостъ готовъ спустить на себя и на меня необузданнаго и подкованнаго
острыми шипами коня преступности, его «предпочтеніе не бытъ