Испорченная жнвнь
367
сказать, переполнена художественными образами, надо было только успѣть запечатлѣть все это на бумагѣ.
Молодая и энергичная помощница, въ лицѣ жены, много спо-собствоАла осуществленію его задачи, и годы заграничной жизни были временемъ необычайной производительности Достоевскаго. Ма-терьяльная нужда, не смотря на болыпіе авансы Каткова, сильно тѣснила Достоевскаго и побуждала его усерднѣе работать. Съ этимъ вмѣстѣ, въ письмахъ его къ друзьямъ (Майкову и Страхову) слышится постоянная жалоба на невозможность художественно отдѣлывать и вынашивать свои произведенія, и онъ, на-примѣръ признаетъ самъ, что, замѣтно для себя, портить свой ронанъ «до грязи, до позора» (П. 314). Все это было тѣмъ болѣе горько для Ѳед. Мих., что онъ всей душой чувствовалъ необходимость новыхъ путей въ русской беллетристикѣ и писалъ въ письмѣ къ Страхову (1871 г.) слѣдующее: «А знаете, вѣдь это все помѣщичья литература (т. е. Тургеневъ, Толстой и т. д.). Она сказала все, что имѣла сказать (великолѣпно у Толстого). Но это въ высшей степей помѣщичье слово было послѣднимъ. Новаго слова, замѣняю-щаго помѣщичье, еще не было, да и.некогда. Рѣшетниковы ничего не сказали. Но всетаки Рѣшетниковы выражаютъ мысль необходимости чего-то новаго въ художническомъ словѣ, уже ие помѣщичьяго, хотя и выражаютъ въ безобразномъ видѣ» (П. 314).
Откликаясь на запросы и явленія времени, насколько это вообще свойственно живому человѣку, Ѳед. М—чъ тѣмъ не менѣе пишетъ въ письмѣ къ Майкову: «Задумавъ огромный романъ (съ направленіемъ—дикое для меня дѣло), полагалъ сначала, что слажу легко. И что-жъ? перемѣнялъ чуть не десять редакцій и увидалъ что тэма оЫі&е, а поэтому ужасно сталъ къ роману мни-телень» (П. 235). Здѣсь видно, что ярмо тенденціи приходилось для Достоевскаго еще тяжелѣе матерьяльной нужды. Его же собственный задушевный убѣжденія отличались такою ширью, что не мѣшали его творчеству захватывать въ рамки его картинъ всѣхъ и вся. Убѣжденія эти тогда уже вылились приблизительно въ такую формулу (см. письмо къ Страхову отъ 18 марта 1869 года по поводу направленія журнала «Заря»): «....окончательная сущность русскаго привванія состоитъ въ разоблаченіи передъ міромъ русская Христа, міру невѣдомаго и котораго начало заключается въ нашемъ родномъ православіи. По моему, въ этомъ вся сущность нашего могучаго будущаго цивилизатор ства и воскрешенія хотя бы всей Европы и вся сущность нашего могучаго будущаго бы-тія. Но въ одномъ словѣ не выскажешься, и я напрасно даже вато-ворилъ. Но одно еще выскажу: не можетъ такое строгое, такое русское, такое охранительное и зиждительное направленіе журнала
не имѣть успѣха и не от&ваться радостно въ читателяхъ, послѣ