—г Полемическія статьи Пушкина
491
еслибъ кто вѣрилъ, что я поступилъ дерзновенно, обратись въ нуждѣ къ моему государю. Я думалъ: если сочинителю Гавриліады, Оды на вольность и Кинжала—оказано столько благодѣяній и милостей (Пушкину), если банкроту Смирдину дано въ эаймы 35 т. руб. сер. подъ залогъ хлама, т. е. непродающихся книгъ, если Полевому, которому самъ государь запретилъ журналъ—Дана пен-сія и проч., и проч., то почему же не дать взаймы мнѣ подъ вѣр-ный залогъ имѣнья, за которое графъ Канкринъ давалъ сперва 300.000 руб. ас. для университета (Генндильгескаго института), а послѣ хотѣлъ купить для себя за 350.000 руб. ас. Вѣдь я про-силъ не подарка! Покойный баронъ Штиглицъ далъ мнѣ на слово 50.000 руб. асс., которые я и заплатилъ; во время процесса моего Молво далъ мнѣ, подъ росписку, 10.000 руб. сер., чему я и имѣю доказательства. Я человѣкъ ненищій и не безъ кредита, и весь мой авантажъ былъ въ двухъ процентахъ!!! Просилъ я не невозможнаго и не надъ силы мои, но теперь вижу, какое мѣ-сто мнѣ назначено въ русскомъ царствѣ—и я, какъ улитка, прячусь въ мою раковину! Досадно мнѣ, что я послушался совѣтовъ пріятелей, да ужъ не воротишь! Скомпроментировался, а дѣлать нечего! Есть Богъ и потомство: быть можетъ, они вознаградить меня за мои страданія... вѣдь надобно же чѣмъ нибудь утѣшаться!
«Съ искреннею и душевною преданностью и высокопочитаніемъ честь имѣю быть
«вашего превосходительства «милостиваго государя
«покорнѣйшимъ слугою «Ѳаддей Булгаринъ».
Въ перепискѣ съ Дубельтомъ, Булгаринъ даетъ полную волю своему языку, и старается представить тогдашніе порядки въ ихъ настоящемъ видѣ. Поощряемый, или только терпимый Дубельтомъ, Булгаринъ дѣйствовалъ перомъ неутомимо, высказывалъ въ своихъ рукописныхъ замѣткахъ такія вещи, о которыхъ нельзя было говорить печатно. Одно за другимъ Булгаринъ сообщилъ Дубельту слѣдующія свои произведенія, въ которыхъ весьма ярко выражаются и домыслы и соображенія автора и темныя стороны вскрываемой имъ дѣйствительности.
Нѣсколько правдъ, предлагаемые на благоразсужденіе.
— «Кабинетные ученые и такъ называемые книжные черви вездѣ обуреваемы страстью вводить теоріи въ дѣла общественный. Изъ этого произошло въ мірѣ много смѣшнаго и много злаго. Я человѣкъ совершенно практическій: вѣрю теоріи тогда только,
когда она испытана на практикѣ; ищу разума въ книгахъ, а по-