512
С. В. Максимовъ
сношенія и взаимную помощь. Когда служилые искали только та-нихъ землицъ, которыя были богаты пушнымъ звѣремъ, тогда, несмотря на то, что туземцамъ ничего не нужно, торговые люди предпочитали такихъ обитателей, у которыхъ имѣлся и излишекъ лѣснаго промысла и желанье помѣняться, поторговать. Они даже съ полнымъ усердіемъ и не малымъ искусствомъ развертывали передъ ними всякіе соблазны, выводили ихъ изъ завѣтнаго круга до нельзя ограниченныхъ желаній, знакомили безразлично со всѣмъ по-лезнымъ и вреднымъ, предпочитая послѣднее во всѣхъ тѣхъ слу-чаяхъ, гдѣ предвидѣли наибольшую корысть и вѣрнѣйшую кабалу. А средства къ тому доставляли дикари на каждомъ шагу: даже хлѣбъ, съ которымъ приводилось знакомить ихъ впервые, погодился лишь на то, что дикарямъ стало жить хуже; куда хлѣбъ понадобился, туда потребовался и привозъ продукта, и наѣздъ торгов-цевъ. Чѣмъ успѣшнѣе становились торговый дѣла и крѣпче завязывался узелъ, тѣмъ скорѣе накоплялись надъ купеческими головами грозныя тучи, и сами купцы въ свою очередь, дѣлались «Обуховой родней», попадая подъ настороженый въ засадѣ обухъ первыми, такъ какъ очутились теперь впереди всѣхъ и со всѣмъ на виду.
' Особенно усилилась эта опасность, когда пустились всѣ наживаться, а для этой цѣли торговать. Страсть къ наживѣ и обога-щенію перешла въ повальную болѣзнь, заразившую всѣхъ низпшхъ и выспшхъ: смиренныхъ архіереевъ и тихіе монастыри, кляузныхъ подъячихъ и смѣлыхъ казаковъ, и больше всѣхъ самихъ воеводъ, облеченныхъ чрезмѣрною и страшною властью. И кто не радѣлъ въ наживахъ, не умѣлъ применять, — оказался въ виноватыхъ, подвергадъ себя жестокимъ казнямъ. Молодого юношу, сидѣвшаго прикащикомъ ярое лаве каго купца въ Мангазеѣ, хозяинъ, заподо-зрѣвъ въ недоборахъ и утайкѣ барышей, билъ иэъ своихъ рукъ до смерти. Убитаго бросили на дорогѣ и не хотѣли хоронить. Самъ воевода Савлукъ Пушкинъ принялъ участіе въ истязаніяхъ. Сто-ронніе люди видѣли, однако, неправду сильныхъ и чистоту и невинность пострадавшая. Они признали мученика святымъ (пер-вымъ въ Сибири) подъ именемъ Басилія Мангазейскаго, похоронили его съ честію и поставили на могилѣ часовню. СвоевоЛія и притѣсненія въ этомъ краѣ дошли до того, что озлобленные юраки сожгли этотъ острогъ до тла и заставили поставить его на дру-гомъ мѣстѣ (гдѣ теперь Туруханскъ и куда перенесли и мощи Василія, построивъ ради ихъ монастырь).
Не было уже затѣмъ ни одного воеводы, который, «ради своей бездѣльной корысти», удерживался бы отъ соблазновъ легкой наживы, не собиралъ бы даромъ на себя пушныхъ звѣрей, не посы-лалъ бы ва ними нарочныхъ посыльщиковъ, не взыскивалъ бы съ
этихъ людей ва недоборы и при этомъ не стѣснялся бы самыми