«Всѣ въ городѣ его любятъ», сказалъ хозяинъ: «и нѣтъ ни одного уголка въ Монтрёлѣ, въ которомъ бы объ немъ не пожалѣли; у него только одна есть слабость, продолжалъ онъ: «онъ вѣчно влюбленъ».
— «Я напротивъ этому очень радъ», сказалъ я: «это избавить меня отъ труда класть себѣ на ночь панталоны подъ головá».[1] Говоря это, я хвалилъ болѣе самаго себя, чѣмъ Лафлёра; потому что такъ какъ я всю свою жизнь былъ влюбленнымъ то въ одну принцессу, то въ другую, (и надѣюсь, что до самой смерти останусь такимъ же), я твердо убѣжденъ, что ежели я сдѣлалъ какое нибудь дурное дѣло, то непремѣнно въ промежутокъ отъ одной страсти до другой: покуда продолжается это междуцарствіе, сердце мое бываетъ заперто — я не чувствую въ себѣ въ это время даже довольно доброты, чтобы подать нищему шесть пенсовъ, поэтому я стараюсь какъ можно скорѣе выдти изъ этого положенія; и какъ скоро я опять воспламеняюсь, я дѣлаюсь снова добръ и великодушенъ и ежели я желаю сдѣлать вѣщь или съ кѣмъ нибудь или для кого нибудь, которая[2] удовлетворяетъ меня, я не вижу въ этомъ никакого грѣха.
Говоря это, я осуждаю только страсть, но не себя.
Городъ Абдера, несмотря на то, что въ немъ жилъ Демокритъ и употреблялъ всѣ силы ироніи для исправленія жителей его, былъ самый порочный и развратный городъ во всей Ѳракіи.— Сколько было тамъ отравленій, заговоровъ, убійствъ, пасквилей, буйствъ каждый день; — ночью было еще хуже. —
Въ то время какъ дѣла были въ худшемъ положеніи, случилось такъ, что въ Абдерѣ было дано представленіе Андромеды Эврипида, но изъ всѣхъ мѣстъ, которыя восхитили публику, сильнѣе всѣхъ подѣйствовала на воображенія рѣчь Персеуса, въ которой поэтъ описалъ нѣжныя черты природы: «О Купидонъ! Царь Боговъ и людей и т. д.». —
На другой день всѣ жители Абдеры говорил[и] чистыми ямбами и только и было разговора, что про патетическое воззваніе Персеуса: «О Купидонъ! Царь боговъ и людей!» Въ каждой улицѣ, въ каждомъ домѣ: «О Купидонъ, Купидонъ», въ устахъ каждаго безсознательно вырывающіеся нѣжные звуки были только: «Купидонъ! Купидонъ! Царь людей и боговъ». Огонь взялся — и весь городъ, какъ сердце одного человѣка, открылся для любви. —
Ни одинъ аптекарь не могъ болѣе продавать яду, ни [у] однаго оружейника не доставало духу сдѣлать смертоносный инструментъ. — Дружба и Добродѣтель встрѣчались и цѣловали
- ↑ Обыкновеніе путешественниковъ для избѣжанія воровства.
- ↑ Зачеркнуто: доставляетъ мнѣ удовольствіе.
