предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11-го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
— Эй, кто там? Войдите, войди! Чтò новенького? — окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечку, Толь рассказывал содержание известий.
— Кто привез? — спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своею холодною строгостью.
— Не может быть сомнения, ваша светлость.
— Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, чтò занимало его.
— Скажи, скажи, дружок, — сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. — Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала всё то, чтò ему было приказано.
— Говори, говори скорее, не томи душу, — перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал всё и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
— Господи, Создатель мой! Внял Ты молитве нашей... — дрожащим голосом сказал он, сложив руки. — Спасена Россия. Благодарю Тебя, Господи! И он заплакал.
Со времени известия о выходе французов из Москвы и до конца кампании, вся деятельность Кутузова заключается