Эта страница не была вычитана
— Что же отменено? Напротив, эти пять лет всё с учреждением минист[ерств], отменой Совета всё идет вперед.
— Я не упрекаю новые учреждения в отсутствии единства, — говорил он, глядя через очки,[1] — но я говорю, что все эти изменения дают ложные понятия всем нам, когда еще мы не знаем своих прав. И не знаем сами, чего требовать. В государстве, где миллионы рабов, не может быть мысли об ответственных министрах и представительной каморе депутатов. Чиновник возражал.[2]
— Но всё не может сделаться вдруг.
Старичок чистенькой аббат держал себя всё время учтиво, уверенно и скромно, как будто чувствуя, что он знаменитость, которой не нужно себя выказывать.[3] Несмотря на эту неловкую роль знаменитости, старичок иностранец поражал однако своим
- ↑ Зачеркнуто: что всегда было признаком большого оживленья
- ↑ Зач.: Во время обеда и после его ⟨оба молодые человека⟩ чиновник и Pierre, под видом спора, высказывали друг другу и присутствующим свои мысли. Княгиня, занимая других гостей, изредка делала вид, что слушает споривших, но занималась преимущественно рассматриванием различных выражений, которые принимало лицо Pierr’a, и, улыбаясь, украдкой указывала на него мужу, особенно в те минуты, когда Pierre был более всего оживлен и потому смешон для веселой маленькой княгини. Старичок иностранец иногда делал головой знаки спокойного одобрения, но видимо не хотел вступать в спор. Молодой князь ⟨слушал спор, но не говорил своего мнения⟩ изредка вставлял в разговор презрительную французскую шуточку и, видимо, не скрывал, что скучал. Молодой князь был один из тех людей, которые никогда не тяготятся молчанием и, глядя на молчание которых, вам никогда не придет в голову упрекнуть их в этом молчании, а вы всегда упрекнете себя. Он вообще говорил очень немного. Иногда о городских слухах, о родных, о придворных делах и больше всего о войне, военном деле, которое он знал очень хорошо, и Наполеоне, которого он, как то странно соединяя эти два понятия, ненавидел, как врага законной монархии, и обожал, как величайшего полководца мира, при всех же остальных разговорах он больше спокойно слушал, как будто отдыхая ⟨от вечной усталости⟩ и только наводил других на разговоры, которые ему казались занимательны. И в середине разговора князь встал, взглянув на часы, вышел в кабинет. Через ⟨полчаса⟩ 10 минут вернулся, ленивым, спокойным, в еще более новом адъютантском мундире, на котором были три военные ордена ⟨доказывавшие, что он был не новичок в военном деле⟩, полученные им в Турецкой кампании. — Eh bien, mon cher, vous n’avez pas oublié que nous passons la soirée chez m-me Cherer. Elle veut vous confesser [Ну, мой милый, вы не забыли, что вечером мы у г-жи Шерер. Она хочет вас исповедывать] — сказал он, подходя к Pierr’y. Аббат и чиновник встали и простились. Князь проводил их до двери. — Ах, André, как они мне надоели с своим спором, — сказала жена. — Он скучен, этот m-r. — Вы знаете, что я не люблю говорить дурно ни про кого, особенно про людей, которые у меня бывают, — сказал кн. Андрей строго и холодно и в тоне, с которым он обратился к жене, было заметно больше чем сухость, а что то недружелюбное. — Да не забудьте 8 часов, вам надо одеваться, чтоб мне вас не ждать и чтоб нам не опаздывать, как Pierr’y, — прибавил он, оправляя эполет. Действительно князь никогда ни про кого не говорил дурно и никогда не опаздывал. Княгиня улыбаясь ⟨выпорхнула⟩ раскачиваясь вышла из гостиной.
- ↑ Зач.: но созерцанием которой он предоставляет пользоваться тому обществу, в которое он приехал.
190
