Белкин с уважительной учтивостью поздоровался и посторонился на бревне. Офицер этот был штабс-капитан Тушин, известный всем сослуживцам за тихого, смирного чудака, необыкновенного ума и учености и любящего выпить. Белкин, совершенно необразованный человек, видел в Тушине существо совершенно особенное, высшее по уму и учености, но жалкое по болезненной слабости тела,[1] и добродушно жалел артиллериста.
Артиллерист в этот поход с свойственным ему чудачеством особенно полюбил Белкина, постоянно отъискивал его и зазывал к себе.[2]
— Ну что? Видели французов? А я по правде вам скажу — трушу. Дело наше плохо.
— Э! ничего. Только сначала жутко, а то и забуд[ешь] то распоряди[ться].
— Да, вам хорошо.
- № 44 (рук. № 78. T. I, ч. 2, гл. XX).
От дыма он не видел ничего, кроме лица гренадера.[3]
На лице его пропала улыбка — он видно понял всю торжественность минуты. Один страх,[4] ужас смерти был на этом лице.[5]
— А вот что надо с ним сделать,[6] — мелькнуло в голове Долохова при виде этого выражения. И, хватаясь за штык ружья Долохова, вошедшего ему в бок ниже ребер, француз страшно раскрыл глаза и застонал.
— Не бери пленных, коли![7] — кричал Долохов, выдергивая штык, и побежал дальше в лес.
— Наши, наши, — послышались крики.
- ↑ Зачеркнуто: Тушин любил Белкина, видел в Белкине особое разв[итие] и более других офицеров уважал и любил
- ↑ Зач.: — Досталось нам на орехи, — с своей счастливой улыбкой сказал Белкин. Умное и доброе лицо болезненного артиллериста поморщилось и глаза испуганно оглянулись. — Да что, ведь плохо дело, — сказал он, — я боюсь — не то что боюсь — бояться нечего, а как начнет нас ожаривать Бонапарт ⟨нам не сдобровать.⟩ Не хватить ли партийку? Тушин, несмотря на свою слабую и неловкую фигуру, любил выражаться по его понятиям молодецким ⟨военным⟩ солдатским языком и вообще любил принимать не шедший к нему вид старого, боевого офицера (несмотря на то, что ему еще ни разу не довелось быть в деле).
- ↑ Зач.: Он повернулся, бежит в гору, спотыкнулся и оглянулся.
- ↑ Зач.: ужас боли, страдания
- ↑ Зач.: Долохов был от него уже в двух шагах.
- ↑ Зач.: подумал он, увидав это выраженье, и невольно ноги его вцепились в камни, он страшно для себя самого закричал и махнул штыком, ударяя в тело. Его поразило, как остановился штык у ребер [?] и держал штык и как закричал он. — «Что я сделал? А, да, это то», — спросил он себя.
- ↑ Зач.: он выдернул с озлоблением штык и полез выше, в гору... французы бежали. ⟨Сзади⟩ — Сударь, назад! Назад, — закричал ⟨солдат⟩ унтер офицер. Долохову стало холодно, жутко, и он бросился под гору и низом к роте Брыкова, которая, удачно пробившись справа, отстреливаясь, стояла у кустов, пристроившись к другой роте и сбирая бегущих из леса солдат. Шестнадцать человек Долохова заставили французов остановиться атакой и часть 6-го егерского полка успела собраться и отступать. До этого случая 6-й полк бежал, как стадо овец, и французы наступали; с этого времени началось правильное отступление и перестрелка и полковой командир появился перед фронтом, хоть не всего полка, но восьмисот человек, и несколько раз, хотя приходилось еще бежать, уже не было того бегства, как нач[алось]. Павлоградцы, пока спорили полковые командиры, вовсе были отрезаны и, не употребленные в дело, отошли гораздо левее, отъискивая дорогу и желая только одного: присоединиться к своим.
