Во все свое трехнедѣльное[1] путешествіе она вездѣ встрѣчала этотъ міръ: дома, помѣщечьи экипажи, самихъ ихъ у Троицы, и она удивлялась на него, иногда любовалась, но старалась избѣгать его и даже не обращать вниманія. Она вездѣ искала своихъ мужиковъ, бабъ въ такихъ же лаптяхъ, зипунахъ и съ ними сближалась. Она поступала такъ, какъ поступаютъ и всѣ люди, считая своими только людей въ одинаковыхъ условіяхъ и проходя между другими, какъ между вещами.⟩
⟨Съ тѣхъ поръ, какъ Тихоновна вошла въ Москву, она отказалась понимать смыслъ тѣхъ предметовъ, людей и дѣйствій, которые окружали ее. Все было для нея ново, невиданно, непонятно, и потому не занимательно. Она шла по Москвѣ, возвращаясь изъ соборовъ, какъ идетъ горожанинъ по никогда невиданному лѣсу, ничего не понимая и всего опасаясь. Мало того, что Тихоновна ничего не понимала изъ того, что она видѣла, она знала, что она и не можетъ никогда понять значенія тѣхъ предметовъ, которые окружали ее.⟩ Отстоявъ заутреню и обѣдню и приложившись къ святынямъ, старухи, съ трудомъ отыскивая дорогу, пришли къ двору[2] Одуевскихъ. Раза два чуть не раздавили ихъ, кричали на нихъ, бранили ихъ; разъ полицейскій взялъ Дьяконицу за плечи и толкнулъ, запрещая имъ идти по той улицѣ, по которой онѣ шли, и направляя ихъ въ лѣсъ переулковъ. Тихоновна и не знала, что ихъ согнали съ Воздвиженки именно потому, что по этой улицѣ долженъ былъ ѣхать тотъ самый Царь, о которомъ она не переставая думала и которому намѣревалась написать и подать прошеніе. ⟨Добравшись съ помощью указаній послѣдняго калашника до воротъ Княжескаго дома, она почувствовала облегченіе. Здѣсь былъ дворникъ, мужичекъ ихъ стороны, и здѣсь должна была быть Парамоновна, дьяконица.
Октябрь стоялъ теплый, и странницы оставили въ черной избѣ свои изъ лыкъ плетеныя котомки и шубы и на легкѣ, Тихоновна въ одномъ сѣромъ зипунѣ съ пѣтушками на спинѣ, въ чистомъ бѣломъ платкѣ, которымъ была обвязана ея голова, и въ чистыхъ онучахъ, туго обвязывавшихъ ея тонкія ноги, и новыхъ широкихъ лаптяхъ, обновленныхъ въ Москвѣ, а Дьяконица, въ солопѣ и башмакахъ на щерстяныхъ чулкахъ, ходили въ соборы.
Пройти туда и назадъ въ Кремль, обходить соборы и отстоять налегкѣ, безъ котомокъ и шубъ, двѣ службы было для странницъ отдыхомъ послѣ привычныхъ въ эти 3 недѣли ихъ странствованія 40 верстъ, который онѣ ежедневно проходили.⟩
