мнѣніе образованной толпы, (я не называю мнѣніе этихъ людей обществен[нымъ] мнѣніемъ по причинамъ, которыя я объясню послѣ) была та самая война, во время которой произошла перемѣна царствованія. Насколько только возможно было въ приличныхъ формахъ, не оскорбляя сына Николая, осуждать его дѣйствія въ этой войнѣ, онѣ осуждались образованной толпой въ разговорахъ, рѣчахъ, въ печати. Не доставало словъ, чтобы выразить всю глупую гордость и вмѣстѣ тупость, нераспорядительность прежняго правительства въ этой войнѣ. Стоитъ вспомнить только, какъ бывшій сидѣлецъ кабаковъ Кокоревъ, отъ имени Первопрестольн[ой] Бѣлок[аменной] Москвы привѣтствовалъ севастопольск[ихъ] воиновъ и осуждалъ прежнее правительство. Войну прекратили, всѣ признали и всѣ говорили, что эта война была грубая и жалкая ошибка деспотическаго, одурѣвшаго правительства, что мы начали войну безъ дорогъ, безъ устройства для ранены[хъ], для продовольствія, и что мы опозорились этой войной, и что намъ надо учиться. — Задлеръ укралъ провіантъ, до Севастополя не было дороги, Меньшиковъ проигралъ Альминское сраженіе. Теперь ⟨только⟩, когда прошло 20[1] лѣтъ и много Европейскихъ событій, и когда идетъ теперешняя война 1877 года, странно вспомнить тогдашнія толки. Задлеръ укралъ, дороги не было до Севастопо[ля], раненнымъ было дурно — это правда, но вся эта война, считавшаяся тогда несчастною и позорною, возстаетъ теперь передъ нами совсѣмъ въ другомъ свѣтѣ, и теперь, послѣ осады и взятія Парижа и въ особенности послѣ того, какъ при 4-мѣсячной войнѣ съ одной Турціей, теперь, въ 77 году, послѣ 21 года мира и пригатовленій, мы чувствуемъ себя несравненно слабѣе, чѣмъ мы были тогда. Тогда мы боролись почти со всей Европой и отдали уголокъ Крыма и часть Севастополя и взяли Карсъ, а теперь мы отдали часть Кавказа однимъ Туркамъ и ничего прочно не взяли. У насъ, можетъ, не было тогда дорогъ и докторовъ, но у насъ былъ флотъ, бившійся со всей Европой, были береговыя укрѣпленія, вездѣ отбившія нападенія союзныхъ флотовъ, была армія, совершившая защиту 11 мѣсячную южной стороны Севастополя, которая не была крѣпостью. Но тогда этаго ничего не видно было. Осуждали все, что было сдѣлано прошлымъ царствованіемъ. Мы приняли постыдный миръ и начали внутреннее преобразованіе. Одно изъ[2] первыхъ на очереди, предстоящихъ внутрен[нихъ] преоб[разованій], о которыхъ громче всѣхъ говорила образованная толпа, которое, какъ говорятъ, было и всегдашней мыслью Имп. А[лександра], которое занимало и предшественниковъ его и его отца А[лександра] П[авловича],[3] б[ыло] уничтоженіе крѣпостнаго права. —
Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 17.pdf/372
Эта страница не была вычитана
361
