Правдивые глаза сказали Левину, что она была довольна собою, и он, несмотря на то, что она краснела, тотчас же успокоился, и стал расспрашивать ее, чего только она и хотела. Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно дружелюбнее.
— Так мучительно думать, что есть человек почти враг, с которым тяжело встречаться, — сказал Левин. — Я очень, очень рад.
— Так заезжай, пожалуйста, к Болям, — сказала Кити мужу, когда он в одиннадцать часов, пред тем как уехать из дома, зашел к ней. — Я знаю, что ты обедаешь в клубе, папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
— Я к Катавасову только, — отвечал Левин.
— Что же так рано?
— Он обещал меня познакомить с Метровым. Мне хотелось поговорить с ним о моей работе, это известный ученый петербургский, — сказал Левин.
— Да, это его статью ты так хвалил? Ну, а потом? — сказала Кити.
— Еще в суд, может быть, заеду по делу сестры.
— А в концерт? — спросила она.
— Да что я поеду один!
— Нет, поезжай; там дают эти новые вещи... Это тебя так интересовало. Я бы непременно поехала.
— Ну, во всяком случае я заеду домой пред обедом, — сказал он, глядя на часы.
— Надень же сюртук, чтобы прямо заехать к графине Боль.
— Да разве это непременно нужно?
— Ах, непременно! Он был у нас. Ну, что тебе стоит? Заедешь, сядешь, поговоришь пять минут о погоде, встанешь и уедешь.
— Ну, ты не поверишь, я так от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и ушел.
