сошелся съ нимъ и полюбилъ его,[1] насколько могъ любить.
Шпандовскій, вглядываясь въ новое для него лицо Левина, котораго онъ зналъ по слухамъ и въ особенности по извѣстному всей Россіи старшему брату философу Левину, замѣтилъ, что этотъ Левинъ долженъ быть очень нервный, чувствительный и не свѣтскій человѣкъ, составлявшій совершенную противоположность ихъ Князю Мишукѣ.
— Ну, пойдемъ въ кабинетъ. Мы тебя ждали, ждали, — говорилъ Князь Мишука, подъ словомъ «мы» разумѣя себя и семью жены, въ особенности ея сестру Кити, на которой Князю Мишукѣ хотѣлось женить Левина. — Ужасно, ужасно радъ тебя видѣть, — говорилъ Князь Мишука, сіяя улыбкой и сжимая свои звѣздочки и похлопывая Левина по мускулистой, крѣпкой ляжкѣ. — Ахъ, зачѣмъ ты раньше не пріѣхалъ?
Лицо Левина, подвижное, выразительное, сіяло удовольствіемъ при видѣ человѣка, котораго, онъ, видимо, любилъ, и вмѣстѣ отражало досаду за неловкость столкновенія съ швейцаромъ и стѣсненіе при видѣ постороннихъ лицъ — мрачнаго отъ слабости старичка и элегантнаго Шпандовскаго съ такими бѣлыми, тонкими пальцами, такими длинными ногтями и такими въ рубль серебромъ огромными, блестящими запонками на рубашкѣ. Эти руки съ запонками не давали ему свободы мысли.
— Ахъ да, позвольте васъ познакомить, — сказалъ Облонскій. — Мои товарищи — Никитинъ, Шпандовскій, — и, обратившись къ Левину, — Земскій дѣятель, Мировой Судья, новый земскій человѣкъ, гимнастъ, поднимающій одной рукой 5 пудовъ, — и, замѣтивъ, что Левинъ нахмурился при этой шуточной рекомендаціи, — и мой другъ Константинъ Дмитричъ Левинъ.
— Очень пріятно, — сказалъ старичокъ, но отъ слабости сказалъ это такъ, что, очевидно, ему было въ высшей степени непріятно.
— Имѣю честь знать вашего брата, — сказалъ Шпандовскій,[2] предоставляя къ пожатію свою необыкновенную руку совсѣмъ — съ перстнемъ, запонками и когтями.
Знакомство съ мрачнымъ старичкомъ и Шпандовскимъ не содѣйствовало развязности Левина. Несмотря на то, что имѣлъ обожаніе къ своему умному брату, онъ терпѣть не могъ, когда къ нему обращались не какъ къ Константину Левину, а къ брату знаменитаго Сергѣя Левина.
— Нѣтъ, ужъ и не Мировой Судья, и не главный, и ничто, — сказалъ онъ, обращаясь къ Облонскому. — И если когда нибудь моя нога будетъ...
— Какъ, ты вышелъ? — спросилъ Облонскій.
