Между прочимъ, случилось такъ, что въ эту самую тяжелую минуту одинокаго отчаянія пріѣхала графиня Лидія Ивановна и оказалась самой действительной утѣшительницей для Алексѣя Александровича.
— Я прервала запретъ (j’ai forcé la consigne), — сказала она, входя быстрыми шагами и тяжело дыша отъ волненія и быстраго движенія. — Я все слышала! Это ужасно! Скажешь, что мы живемъ за 20 вѣковъ въ идолопоклонническомъ мірѣ до Христа, — сказала она приготовленную и нравившуюся ей фразу, съ свойственной ей самодовольной улыбкой.
Алексѣй Александровичъ привсталъ и хмурясь сталъ трещать пальцами. Его предположенія не обманули его. Услыхавъ этотъ знакомый ему тонъ, эту разчувственность своими собственными чувствами и умиленіе передъ собой, которыя исключали всякую возможность сердечнаго сочувствія къ другому, Алексѣю Александровичу стало еще тяжелѣе, и онъ думалъ только о томъ, какъ бы избавиться отъ нея. Онъ, по привычкѣ учтивости, подвинулъ ей стулъ.[1]
— Не угодно ли, графиня. Впрочемъ, я боленъ,[2] графиня, очень боленъ, — сказалъ онъ, чтобы его не задержали.
Графиня Лидія Ивановна посмотрѣла на него молча; брови ея вдругъ поднялись внутренними складками, составляя треугольникъ, лицо ея такъ измѣнилось, что Алексѣй Александровичъ не узналъ бы ее.
— Алексѣй Александровичъ, — сказала она съ слезами въ глазахъ и въ голосѣ, — бываютъ минуты, когда человѣку нуженъ другъ, нужна помощь. Возьмите меня. Могу я помочь? — сказала она, протягивая ему руку.
Минуту тому назадъ Алексѣй Александровичъ только одного желалъ — избавиться отъ нея; теперь онъ схватилъ ея[3] руку и, цѣлуя ее, желалъ только однаго — чтобы она не покинула его, потому что онъ понялъ, что она жалѣетъ и любитъ его.
— Я разбитъ, я убитъ, графиня, я не человѣкъ болѣе, — говорилъ Алексѣй Александровичъ, глядя въ ея сочувственные, наполненные слезами глаза. — Положеніе мое тѣмъ ужасно, что я не нахожу нигдѣ, въ самомъ себѣ не нахожу точки опоры.
— Въ себѣ мы не можемъ найти точки опоры. Опора и сила наша это — Онъ, если онъ въ сердцѣ нашемъ. Я знаю, Онъ въ сердцѣ вашемъ. Поищите Его, и вы найдете. Простите меня, что я учу васъ, — перебила его графиня Лидія Ивановна.
И не смотря на то, что въ этихъ словахъ было то умиленіе передъ своими высокими чувствами и было то, казавшееся Алексѣю Александровичу ложнымъ, новое восторженное христіанское настроеніе, которое распространилось въ послѣднее время въ Петербургѣ, Алексѣй Александровичъ все таки
