загонщиковъ мужиковъ. Поужинали и легли спать.
Я бы съ усталости проспалъ до обѣда, да товарищъ разбудилъ меня. Вскочилъ я, смотрю: товарищъ ужъ одѣтъ, съ ружьемъ что-то возится.
— «А гдѣ Демьянъ?» — «Онъ ужъ давно въ лѣсу. Ужъ и обкладъ повѣрилъ, сюда прибѣгалъ, а теперь повелъ загонщиковъ заводить». Умылся я, одѣлся, зарядилъ свои ружья; сѣли въ сани, поѣхали.
Морозъ все держалъ крѣпкій, тихо было и солнца не видать было; туманъ стоялъ на верху и иней садился.
Проѣхали мы версты три по дорогѣ, подъѣхали къ лѣсу. Видимъ — въ низочкѣ дымокъ синѣетъ и народъ стоить, — мужики и бабы съ дубинами.
Слѣзли мы, подошли къ народу. Мужики сидятъ, кортошки жарятъ, смѣются съ бабами.
И Демьянъ съ ними. Поднялся народъ, повелъ ихъ Демьянъ разставлять кругомъ по нашему вчерашнему обходу. Вытянулись мужики и бабы ниткой, 30-ть человѣкъ — только по поясъ ихъ видно, — зашли въ лѣсъ; потомъ пошли мы съ товарищемъ по ихъ слѣду.
Дорожка хоть и натоптана, да тяжело идти; за то падать нèкуда, — какъ промежду двухъ стѣнъ идешь.
Прошли мы такъ съ полверсть; смотримъ — ужъ Демьянъ съ другой стороны къ намъ бѣжитъ на лыжахъ, машетъ рукой, чтобъ къ нему шли.
Подошли мы къ нему, показалъ намъ мѣста. Сталъ я на свое мѣсто, оглядѣлся.
На лѣво отъ меня высокій ельникъ; сквозь него далеко видно, и за деревьями чернѣется мнѣ мужикъ
