Подошелъ грѣшникъ къ самымъ дверямъ и сталъ стучаться: и просить, чтобы пустили его. И на стукъ его явился свѣтлый старецъ съ ключами въ рукѣ. Подошелъ. Взялъ старецъ запись изъ рукъ грѣшника и сталъ читать. И не прочелъ до конца, воздохнулъ и отдалъ назадъ запись и сказалъ: Нельзя тебѣ, человѣче, по великимъ грѣхамъ твоимъ войти въ царство это. Опять огорчился грѣшникъ, заплакалъ и сказалъ: Петро, Петро, не ты ли обѣщалъ самому Христу учителю, что не оставишь его. И пѣтелъ не прокричалъ трижды, а ты ужъ трижды отрекся отъ него. А все таки Богъ простилъ тебя. Помнишь, какъ ты плакалъ горько. Также и я плачу теперь. Отслушалъ эти слова Петръ и скрылся изъ глазъ грѣшника и остался онъ опять одинъ у дверей рая. И опять сталъ стучаться въ нихъ. И на стукъ его вышелъ свѣтлый юноша съ книгой въ рукахъ. И тотчасъ же узналъ грѣшникъ Іоанна богослова и поклонился ему. Чего хочешь, человѣче, и зачѣмъ приходишь въ царство блаженныхъ съ грѣхами своими. И не глядя на запись, перечислилъ Іоаннъ богословъ грѣшнику всѣ худыя дѣла его. Пусти меня въ рай, сказалъ грѣшникъ. Я покаялся въ грѣхахъ своихъ. Нельзя, сказалъ Іоаннъ богословъ, слишкомъ велики грѣхи твои. Пуще прежняго огорчился грѣшникъ и сказалъ: такъ что же ты Іоаннъ богословъ писалъ въ книгѣ твоей. Развѣ не ты писалъ, что Богъ есть любовь, что онъ любитъ и прощаетъ насъ. И открылъ ему Іоаннъ Богословъ двери и впустилъ его.
Затихло все и задумался архіерей. Вдругъ услыхалъ онъ — говоритъ въ сторонѣ отъ него народъ и показываетъ что то. Поднялъ голову архіерей, прислушался.
— Лодка и есть, говоритъ купецъ.
— Какая же лодка, когда насъ догоняетъ. Гдѣ же лодкѣ догнать? Развѣ мы плохо идемъ? А она догоняетъ. Рыба что ль?
Поднялся архіерей, видитъ: точно, бѣжитъ что то за кораблемъ, то чернѣется, то бѣлѣется. Всталъ архіерей, подошелъ къ народу:
— Что жъ это вы думаете? — спросилъ онъ.
— Лодка на парусѣ и есть, — сказалъ купецъ.
— Да нѣтъ, вò позади и еще одно что то такое. Подошелъ старшой съ корабля. Взялъ трубку, посмотрѣлъ: и то, говоритъ, за нами кто то гонитъ, махаетъ человѣкъ. Маленькая лодочка! И человѣкъ. Взялъ трубу архіерей, навелъ — что за чудо: старецъ въ чемъ то плыветъ и махаетъ. Сказалъ онъ старшому. Убрали паруса, остановили ходъ корабля, стало простымъ глазомъ видно: бѣжитъ средній старецъ по водѣ, а позади и большой идетъ, а сзади всѣхъ древній поспѣваетъ. Всѣ три по водѣ, какъ по суху, бѣгутъ и ногъ не передвигаютъ. Ужаснулся народъ. Развелъ руки архіерей, смотритъ, слова сказать не можетъ. Приблизился средній старецъ къ самому кораблю, увидалъ архіерея.
— Забыли, рабъ Божій....
Подплыли и другіе два старца. Забыли, научи опять. Воздохнулъ архіерей и сказалъ:
Доходна, видно до Бога, отцы святые, и ваша молитва. Будетъ съ васъ и того. И не мнѣ васъ учить.
И поклонился архіерей въ землю старцамъ и весь народъ на кораблѣ.
Подняли опять паруса и поплыли, а старцы долго еще виднѣлись на томъ же мѣстѣ и блестѣли на мѣсячномъ свѣтѣ.
Тогда отпустилъ имъ Варавву, а Іисуса, бивъ, предалъ на распятіе.
Кто бьетъ и мучаетъ Христа? Не воины Пилата, а мы бьемъ, сѣчемъ, мучимъ и распинаемъ Его. Воины не знали Его и они били, а мы знаемъ и бьемъ Его. Бьемъ Его вчера и нынче, знаемъ Его и 1800 лѣтъ ругаемся надъ Нимъ и бьемъ Его.
Братья! Все, что мы сдѣлаемъ другому человѣку, мы сдѣлаемъ Ему. Кого же мы бьемъ, когда мы пожираемъ то, чего нѣтъ у голоднаго, кого мы бьемъ, когда нарушаемъ законъ супружеской съ распутницами и распутницъ еще дальше забиваемъ въ грѣхъ, кого мы бьемъ, когда ругаемся, деремся, надѣваемъ цѣпи на людей и проливаемъ кровь человѣческую?
Мы бьемъ и мучаемъ Христа хуже, чѣмъ эти воины Пилата. И грѣхъ нашъ не простится намъ, потому мы знаемъ, что мы дѣлаемъ.
Жилъ былъ старикъ съ старухой и было у нихъ три сына: Семенъ и Тарасъ умные, а третій Иванъ дуракъ. Отдалъ старикъ старшего Семена въ солдаты, а другаго купцу въ лавку, а меньшой — дуракъ остался дома работать. Пошлетъ старикъ и Ивана работать, онъ скажетъ и идетъ. И работалъ одинъ за троихъ и жилъ и безъ старшихъ сыновей старикъ хорошо; а пришли сыновья, принесли денегъ ⟨и стали ж⟩ить[1] еще лучше. Только женились старшіе сыновья, стали невѣстки не ладить и отдѣлилъ старикъ сыновей: старшій Семенъ солдатъ снялъ мельницу. Другой Тарасъ завелъ лавку и постоялый. А Ивану братья говорятъ: тебѣ жениться не къ чему, ты дуракъ. Живи съ отцомъ съ матерью — корми ихъ. Онъ говоритъ: ну чтожъ и сталъ жить съ отцомъ съ матерью, землю пахать. Стали разживаться братья. Позавидовалъ на ихъ жизнь чортъ, послалъ 3хъ сыновей на 3хъ братьевъ погубить ихъ. Поглядѣли 3 черта какъ живутъ братья и всякому хочется на Ивана идти; потому что легче работа. Дуракъ да и хлопотъ [меньше], можно сразу его сбить, а тѣ живутъ хорошо, за ними хлопотъ много.
Спорили, спорили, старый чортъ и говоритъ. Не дѣлю ихъ вамъ, а вы артелью на всѣхъ трехъ идите. А кто прежде кончить, другимъ помогай. Пока всѣхъ трехъ не погубите, не показывайтесь мнѣ на глаза. Ступайте. Пошли черти, кинули жеребей. И послалъ двухъ чертей къ мужикамъ чертей по мѣстамъ разставлять [1 неразобр.] три черта безъ дѣла. Вотъ и говоритъ имъ старшій дьяволъ. Есть тутъ три мужика ⟨одинъ на мельницѣ, другой въ лавкѣ, 3й крестьянствуетъ, хорошо жить стали, подите вы къ нимъ⟩: одного къ Семену солдату, велѣлъ ему плотину рвать и колеса ломать, другаго къ Тарасу, велѣлъ ему товаръ гноить, мышамъ кормить, а третьяго послалъ
- ↑ Зачеркнуто по ошибке.
