его; онъ не думалъ этого, но обращался съ женщинами какъ будто былъ увѣренъ, что онѣ не могутъ не любить его. Катюша — та и совсѣмъ не позволяла себѣ думать о томъ, что она нравится ему и что она сама любитъ его. Видъ его слишкомъ волновалъ ее, и потому она не позволяла себѣ думать этаго.
Но на другой день, когда они встрѣтились въ коридорѣ, онъ хотѣлъ по прежнему поцѣловать ее, но она отстранялась,[1] покраснѣла до слезъ и сказала такимъ жалкимъ, безпомощнымъ голосомъ: «не надо, Валерьянъ Николаевичъ», что онъ самъ почувствовалъ, что не надо, что между ними что то сильнѣе того, вслѣдствіи чего можно цѣловаться въ коридорахъ.
Валерьянъ хотѣлъ пробыть только день, но кончилось тѣмъ, что онъ пробылъ 5 дней и исполнилъ желаніе тетушекъ — встрѣтилъ съ ними пасху. И въ эти дни случилось съ нимъ и съ Катюшей то, что должно было случиться, но чего Валерьянъ вовсе не желалъ и не ожидалъ. Когда же это случилось, онъ понялъ, что это не могло быть иначе, и ни радовался, ни огорчался этому.
Съ перваго же дня Валерьянъ почувствовалъ себя совсѣмъ влюбленнымъ въ нее. Голубинькое полосатое платьице, повязанное чистѣйшимъ бѣлымъ фартучкомъ, обтягивающимъ стройный, чуть развивающійся станъ съ длинными красивыми руками, гладко-гладко причесанные чернорусые волосы съ большой косой, небольшіе, но необыкновенно черные и блестящіе глаза, румянецъ во всю щеку, безпрестанно затоплявшій ей лицо, главное же, на всемъ существѣ печать чистоты, невинности, изъ-за которыхъ пробивается охватившая уже все существо ея любовь къ нему, плѣняли его все больше и больше. Такая женщина въ эти два дня казалась ему самой той единственной женщиной, которую онъ могъ любить, и онъ полюбилъ ее на эти дни всѣми силами своей души. Онъ зналъ, что ему надо ѣхать и что не зачѣмъ теперь оставаться на день, два, три, недѣлю даже у тетокъ, — ничего изъ этого не могло выдти; но онъ не разсуждалъ и оставался, потому что не могъ уѣхать.[2]
Въ заутреню тетушки, отслушавъ всенощную дома, не поѣхали въ церковь;[3] но Катюша поѣхала съ Матреной Павловной и старой горничной — они повезли святить куличи. Валерьянъ остался было тоже дома; но когда онъ увидалъ, что Катюша уѣхала, онъ тоже вдругъ рѣшилъ, что поѣдетъ. Марья Ивановна засуетилась.
— Зачѣмъ ты не сказалъ, мы бы большія сани велѣли запречь.
— Да вы не безпокойтесь, тетушка. Теперь и на колесахъ и
- ↑ Зачеркнуто: но когда онъ обнялъ и протянулъ къ ней губы, она помиловала его и убѣжала.
- ↑ Зач.: Церковь была въ верстѣ отъ дома, а съ утра въ великую субботу начались разговоры о томъ, какъ ѣхать тетушкамъ: въ саняхъ или въ пролеткѣ. Рѣшено было въ саняхъ. Валерьянъ ⟨сопровождалъ ихъ⟩ оставался дома.
- ↑ Зач: и Валерьянъ остался.
