— Что мнѣ отталкивать. Только.... Ну, да я уже знаю, что сдѣлаю. Голубушка, можно васъ поцѣловать?
— Марья Павловна, зовутъ чай пить, — послышался голосъ изъ за двери.
— Иду! — Марья Павловна еще разъ обняла и поцѣловала и въ лобъ и въ щеку Катюшу. — Такъ, такъ, — сказала она — пить не будемъ и съ нимъ.....
— Я уже знаю какъ. И въ больницу пойду.
— Вотъ это хорошо.
— Прощайте, милая, голубушка, дорогая моя, — заговорила Катюша, ухватила ея руку и, какъ не отдергивала ее Марья Павловна, поцѣловала.
На другой день Нехлюдовъ получилъ свиданье въ адвокатской. Маслова пришла тихая и робкая. Еще не садясь, она, прямо глядя ему въ глаза, сказала:
— Простите меня, Дмитрій Ивановичъ, я много дурного говорила третьяго дня, простите меня. Но только всетаки вы оставьте меня.
— Зачѣмъ же мнѣ оставить васъ?
— Развѣ можно меня любить?
— Можно. И я люблю. Можетъ быть, не такъ, какъ....
Она перебила его:
— Нѣтъ, нельзя. — Слезы текли по ея щекамъ, и выраженіе лица было жалкое и виноватое. — Нельзя забыть, Дмитрій Ивановичъ, что я была и что я теперь. Нельзя этого.
— Нѣтъ можно.
— Ничего не выйдетъ изъ этого. Меня не спасете, а себя погубите.
— А можетъ, спасу.
Они сѣли, какъ обыкновенно, по обѣимъ сторонамъ стола.
— Ахъ, бросьте меня, — сказала она.
— Не могу. А напротивъ, я какъ сказалъ, такъ и сдѣлаю. Если вы пойдете, я женюсь на васъ.
Она посмотрѣла на него молча и тяжело вздохнула.
— Ну, такъ вотъ что, — сказала она. — Вы меня оставьте, это я вамъ вѣрно говорю. Не могу я, не пойду за васъ. Вы это совсѣмъ оставьте, — сказала она дрожащими губами и замолчала. — Это вѣрно. Лучше повѣшусь.
Нехлюдовъ чувствовалъ, что въ этомъ отказѣ ея была ненависть къ нему, непрощенная обида, но была и любовь — хорошая, высокая любовь, желаніе не погубить его жизнь, была, можетъ быть, и надежда, что онъ не послушается ее и не повѣритъ ей. Главное же, онъ видѣлъ, что въ этомъ отказѣ, во всѣхъ словахъ, во взглядахъ, въ простотѣ манеры, совсѣмъ не похожей на прежнюю, было начало пробужденія, и
